Причем мосты через ручьи делать только таких размеров, чтобы несколько гружёных ослов могли пройти за раз по ним. С этим прелату пришлось согласиться и он, отправляясь по его словам возблагодарить господа, за мудрость правительницы (да именно так!!!) Камино, что бы как – то скрыть своё поражение в переговорах, словно по неосторожности обмолвился о том, что король сейчас принимает послов от пресвитера Иоанна. А представляет ему их, ей известный Кеннет Мейнард тан Халтон Кавдорский эрл Ранкорн, и что она может пройти с ним в залу для приемов, куда она бы не прошла бы, никогда без королевы матери. Бровки разлетайки удивлённо вскинулись вверх, словно крылья ласточки и хранительница Камино приклонила колени в знак благодарности. Она все-таки была молодой женщиной и как все женщины любопытна. Учтиво подав даме руку, прелат повел её в большую залу, специально отведённую для заседаний королевского совета. Большая зала отличалась от других покоев не только своими размерами, но и тем, что была побелена. Для писцов были устроены специальные места на балконах связанных между собой деревянными галереями. На одну из таких галерей прелат и препроводил хранительницу Камино. Забыв поблагодарить сопровождающее лицо, Эля с любопытством стала рассматривать разыгрываемое перед её глазами государственной важности действо. Ни король, ни рыцарь разбившей ей сердце, не привлекли её внимание, она их видела не однократно, и увидит ещё, никуда они не денутся из своего королевства, а вот послы пресвитера это другое дело, они могут уехать и никогда не вернуться более. Поэтому она рассматривала их с вниманием и интересом. Она более оживилась, когда стали приносить подарки королю и читать послание. Впрочем, на само послание она не обратила внимания, так как все они были, по её мнению, одинаковы. Все послания говорили о мире, но почему-то вели к войне. Вот подарки другое дело, красивая вещь говорит только о своей красоте и, ну, и еще о вкусе хозяйки. Ей очень понравился кожаный футляр для послания из тесненной кожи. Такие она видела у себя на родине, когда мавры приходили мириться с синьорами или наоборот, когда синьоры приходили мириться к маврам. В таких футлярах, как правило, хранились написанные на шёлке клятвы верности. Несколько штук шёлка зеленого цвета и византийской работы ночная рубашка, так же заслужили её благосклонного взора. Потом она внимательно осмотрела все посольство, – «ничего нового», отметила она про себя. И лишь когда луч солнца освятил лицо главного посла, стоявшего неподалёку от короля, она осознала, что ничего более красивого, она в жизни не видела. У Эли вдруг занемели ноги, она вынуждена была опереться на перила, и только через минут двадцать смогла перевести взгляд на короля.
Аудиенция к этому времени уже заканчивалась, король, сидя на кресле изображавшему трон, внимательно слушая монаха переводившего его ответную речь послу. Наконец переводчик поклонился, давая тем самым поить, что король кончил говорить. Посол, подождав приличествующее количество минут его сану, сказал в ответ, что-то по гречески. Эля невольно вся напряглась, что бы услышать его голос. Он, показался ей довольно приятным, но с сильными ударениями,– хай, эй, как в слове, – Экклесия, – церковь. (Он произнёс как ХАЙклессиЭЙ)
Переводчик перевел слова посла,
– Мы христиане, дети одной матери и, как дети бываем разные, но мы все чтим свою мать.
Эля чуть не упала.
– Он не только красив, он христианин,– подумала она, перед тем, как впасть в какое-то странное, сладостное состояние – полузабытья.
Эля пришла себя только в городской церкви возле алтаря, стоя на коленях и молившись деве Марии. Как она туда попала, она не могла вспомнить, да и не хотела. Она молилась только об одном, – О благодарности Деве за возможность предстать перед своим возлюбленным. После службы она пришла в свои покои и принялась мечтать о своем счастье, и о Божьем промысле, приславшем ей семейное счастье. Что родит она четверых или троих, ему своему избранному, и будет ему верна, даже тогда, когда он попадет в опалу. В том, что её избранник обязательно попадёт в опалу и подвергнется смертельной опасности, она не сомневалась. Такой красивый и заметный, конечно он будет возбуждать зависть тупых и глупых вассалов. И они его оклевещут, и она поедет с ним на край света, и будет его беречь. На грешную землю в грешную жизнь её вернул настойчивый стук в дверь и голос старшей кастелянши,
– Сударыня, вас госпожа ждёт на утреннюю службу.
Элеонора приоткрыла дверь, только лишь настолько и для того лишь только, чтобы приказать кастелянше принести кувшин холодной воды и среднюю кадушку, а так же две простыни. Затем она сама открыла ставни, утренний мягкий свет наполнил комнату, рассеяв предрассветный полумрак. Несмотря на тяжесть, кованый ларец был выдвинут единолично Элеонорой на середину комнаты и открыт. Им обычно управлялись две служанки, так как для одной это было довольно тяжёлое дело. Она быстро выложила платья из ларя и каждое положило отдельно от другого. Затем она начала придирчиво осматривать нижнее бельё – по существу это те же платья, но только без меховой оторочки, и которые были расшиты только в тех местах, которые были разрешены к показу в церкви, в приличествующие дни, и только по разрешению приличествующей старшей дамы. Ведь, если вассал будет одет богаче господина, то станет не ясно кто господин, а кто вассал и так же неясно станет, кому первому идти в церковь, кому первому прикасаться святых таинств. Нижние платья она так же разложила отдельно одно от другого. В конце концов, дело дошло и до ночных рубашек, правда, они только назывались так. Так как спали в те времена обнажёнными, и эти рубашки, как правило, лежали поверх одеяла и надевались в первую очередь, если господину нужно было идти по нужде. Но так как они использовались ночью, в отличие от других платьев, их и называли ночными. Она надела свою самую любимую ночную рубашку с высоким воротником, украшенным едва заметной золотой вышивкой. Потом она решила облачиться в платье из шерстяной ткани, сделанной из шерсти рыжих баранов. Края второго платья были оверложены синей лентой расшитой серебром. Венчать ансамбль должно тяжёлое платье в виде хламиды обильно обшитое мехом бобров из далёкой Польши, лиф платья был украшен тяжёлой золотой росписью на темы святого писания. Правда, художник, тут невольно или невольно пошутил, изобразив на платье молодой девицы несколько сцен грехопадения. Тем самым, возможно давая понять, благородным рыцарям – претендентам, о том, что хозяйка платья уже готова к греху. Конечно, надевать такое платье на утреннюю службу, да еще в пост, было не совсем к месту, если не сказать, что подобный наряд в данный момент был просто не приличен. Но для дамы д. Альбре и владетельнице Камино, это все уже было не существенно. Она хотела понравиться своему избраннику, а он должен (как ей думалось) оценив её смелость, не медля, предложив ей руку и сердце, увезти её к себе, ну или на крайний случай, в какой – ни будь из её замков. Ну и что, что замки не совсем её, Элю не взволновало, ведь её бабка Элеонора Аквитанская и в 80 лет обороняла чужой замок, где жила со своим избранником, от своего сына, тоже короля, к слову.