– Дивны творенья господни, – сказал Арсений.
Один Алексей молчал, он не переставая, отталкивал от ладьи стволы деревьев, которые высокая вода вынесла из леса.
В скором времени, где-то через дней десять – двенадцать жизнь на ладье устроилась. По – утрам служба, потом завтрак, потом: либо рыбалка, либо охота. Затем обед из трех четырех блюд и послеобеденный отдых, за которым следовал легкий полдник из двух блюд. Ближе к вечеру при готовке ужина, обсуждались всякие богословские вопросы, и оговаривалась тема проповеди. После вечери ужин и сон. Ночью, как правило, лодку вел один Василий. Но, так как ночи становились все короче, он не очень страдал. Скорее наоборот, простояв у руля часа три – четыре в самую темень, Василий при первых проблесках зари, будил либо Леху, либо Арсения, сам, же снарядив удочки, садился у кормы и наслаждался рыбной ловлей, напрочь игнорируя завистливые взгляды друзей несущих свою долю вахты. Эля посвящала все время молитве и готовке. Хотя точнее сказать Эля всегда молилась и особенно, когда готовила, видимо, поэтому все блюда получались вкусными и ко времени. Так прошли месяца два и друзья вместе с рекой как-то незаметно влились в лето. Осознание того, что изменилось время года, пришло в течение одного дня, когда стальная петля на двери Эленой каюты накалилась так, что обожгла вечером руку Элеоноры.
–Как это,– спросила она у Васи.
–Так вот и эдак, солнце сильное стало, теперь ночами идем, а днем спим, как раз после утрени и до вечери. А то спалимся. – ответил Василий.
–Чего спалимся?– переспросила Эля.
– Так именно и сгорим. Спалимся имеет значение сгореть, – пояснил он.
–Да именно так, в летописях тоже так сказано «от солнца жар и пал пошел, и сгоре город в лето 6700», – подтвердил слова капитана корабельный поп Арсений.
–Оставят, бывало, детишки железяки на мосту Великом, что через Волхов на день, а ближе к вечеру если щепа или тополиный пух, или солома попадет на них, то мост возгорается и через полчаса огнь, либо Софийскую сторону, либо Торговую спалит, а бывает, что и обе. В иные годы раза по два по три горим,– поведал Василий Элеоноре.
–Вот так да, именно так,– добавил Алексей.
–Ладно, – ответила Эля и пошла на кухню, бормоча молитву святому Илье об отвращении от них огня небесного. Она давно поняла, что: ни горящее солнце, ни пал, ни пожар, и ни даже судный день не умерят аппетита этой троицы, и поэтому обед, равно как, и ужин должны быть поданы во время.
Где-то за неделю после Ивана Купалы, когда казалось само солнце, стало уставать от жары, случилась это происшествие. Вася, в полдень, перегоняя лодью от полуденного берега к противоположному берегу, под защиту тени от елового бора, который назло лету и жаре хранил прохладу, вдруг услышал звон разбитого горшка и тихие всхлипывания. Он, как только так сразу закрепил руль и тихо спустился вниз к двери в Кристинину каюту. Было слышно, как жужжат мухи на палубе и как молится во сне монах, спящий в соседней носовой каюте. Тонкий слух разбойника не подвел Василия, сквозь обычный кухонный шум явственно доносились всхлипывания и бормотания молитвы на вульгате. Васька встал в нерешительности у мачты простоял там достаточно долго, до того времени, когда Алексей отдыхавший под тенью паруса поинтересовался.
–И чего сюда встали, комары ведь кусают?
–Тише, плачет! – вместо ответа сказал Василий.
–Так она во уже три дня как плачет днями, чтобы тебя ночью, когда ты на руле не беспокоить, – поведал Алексей.
– И чего? – спросил удивленный Василий, обязанный по своему положению знать все, что происходит с его людьми на его ладье.
– Так мы привыкли!– ответил Лёха
– А не спросили чего она это,– продолжал вопрошать Василий.
–Как не спросить – спросили, только молчит она и глаза вытирает, – ответил Леха.
–Так я пойду и спрошу!– твердо сказал Василий стремясь тем самым немного пристыдить своего друга.
–Ну и иди и спроси!– послал его Лёха.
Вася пошел и спросил, и скоро ответ принес в виде небольшой шишки на лбу.
– Скалкой? – спросил сквозь сон монах.
– Ага,– ответил Алексей.
Вася просто промолчал. Но вечером не удержался и, пользуясь своим положением главаря сделав глубокий вдох, для храбрости, спросил,
– Кристя, а скалкой в лоб это для аппетиту?
Эля промолчала, словно обращались не к ней.
–Ты взгляд не вороти. Скажи чего не так,– продолжил Василий.
Эля молча, взяла посуду и не глядя в сторону вопрошавшего, пошла в свою каюту, словно Василий был для неё пустым местом. Молчание просто довело Василия до исступления, но он, пересилив себя, не стал буйствовать, а встал и спокойным голосом сказал.