"Толстомордый" тоже явно не специалист в социологии, но в своем деле понимает: перелистав несколько страниц, что-то учуял. С чуть заметной издевкой спрашивает:
— Диссертация?
— Возможно, — равнодушно отвечаю я.
Издевка в тоне усиливается.
— Ну и где же эту диссертацию собирались защищать?
— Понятия не имею, — следует столь же равнодушный (и вполне правдивый) ответ.
— Как она к вам попала?
— Мало ли как! Ко мне многие обращаются с просьбами — отрецензировать, отредактировать…
— И вы все это делаете за "спасибо"?
— А вы не способны представить, что можно что-нибудь делать за "спасибо"? — осведомляюсь я.
Замолчал — и понес толстые папки к следовательнице. Около нее неуклонно растет гора.
"Изысканно-любезный", покончив с моим бельевым комодиком, дергает дверцу письменного стола. Заперто. Он обращается ко мне:
— Раиса Борисовна, вы дадите нам ключи?
Дать? Не дать? Ну, допустим, не дам. Они взломают. Но и подавать им я не стану…
Не меняя позы, говорю:
— В связке ключей на входной двери находится и ключ от письменного стола.
"Любезный" находит ключ, открывает дверцу и погружается в содержимое ящиков. Вот где главный улов! Три ящика набиты до отказа, их даже трудно открывать. Он что, ищет определенное что-нибудь? Попытается разобраться? Ничего подобного. Все, что напечатано на машинке или написано от руки (а в моем литературном архиве все либо напечатано, либо написано от руки), без разбора летит к ногам следовательницы. Груда папок около нее растет — ящики катастрофически пустеют.
Не вставая, я говорю:
— Среди этих папок есть одна, на которой написано "Мои работы". Это действительно мои авторские работы, подписанные моей фамилией. Я настаиваю, чтобы вы их не забирали. Согласно авторскому праву.
— Да, — отвечает "любезный", — вот эта папка, она у меня в руках. Но мы возьмем все, что сочтем нужным… — И, листая содержимое папки: — A-а… скажите, Раиса Борисовна…ваши статьи, напечатанные в "Поисках”, здесь есть?
Ах вот оно что!
— Все, что я когда-либо написала, подписано моей фамилией. В остальном разбирайтесь сами.
…Молчание. Папки громоздятся на папки. Я хочу пить. Встаю, выхожу на кухню, возвращаюсь с чашкой воды. Девица вскидывается:
— Ну зачем вы, Раиса Борисовна? Я бы вам принесла…
(Интересно, ей в самом деле в глубине души немножко стыдно? Или ее там где-то на ихних курсах учат "политесу"? И объясняют, в каких случаях "политес" применять, а в каких нет?!)
Укладываюсь снова в постель. В это время "толстомордый", откопав на моих полках какие-то два листочка, несет их следовательнице. По дороге бросает мне:
— Заверить надо!
— Что — заверить? — не понимаю я.
— Ваше завещание…
Тут я выхожу из состояния замороженности.
— Мое завещание? — Я сажусь на постель. — А ну, подайте его немедленно сюда!
Пораженный моим тоном, он невольно останавливается.
— Мое завещание, — подымаю я голос, — это мой личный, интимный документ. Он распространению не подлежит. Его даже мои близкие могут прочитать только после моей смерти. Немедленно отдайте!
Он колеблется, но "любезный" делает ему какой-то неуловимый знак глазами (видно, он рангом повыше) — и "толстомордый" с неохотой отдает мне листочки. Однако не может удержаться от замечания:
— Обиделись на партию?
— Послушайте, вы… — говорю я медленно и раздельно (девица и юноша жадно слушают). — Я в этой партии много больше лет, чем вы существуете на свете. И мои взаимоотношения с этой партией вашей компетенции не под-ле-жат. Запомнили? Делайте вашу грязную работу — и молчите…
Теперь все молчат. "Толстомордый" продолжает "шмонать" на полках, "любезный" продолжает очищать ящики. Следовательница усердно пишет.
…Звонок… К двери бросаются сразу "толстомордый" и девица. На пороге — медсестра. "Толстомордый" выпаливает:
— Кто вы такая?
Медсестра удивлена и испугана. Она уже вторую неделю ходит делать мне внутривенные сердечные вливания и знает, что я живу одна. А тут — полная квартира людей, явно посторонних и явно недоброжелательных…
— Я… из поликлиники, — робко говорит она.
Мне жаль ее. Ну зачем ей это? Она тут при чем?
— Валя, — говорю я, — может, не будем сегодня делать укол? Пропустим?
Она ничего не понимает, она инстинктивно боится, но природное добросердечие и профессиональная добросовестность берут верх над страхом.
— Как это не будем? — энергично протестует она и начинает раздеваться. — Вон вы какая бледная… И задыхаетесь! Обязательно будем!