Смерть, ты и здесь побывала когда‑то. Как ты успеваешь везде к назначенному часу?
Я без труда отыскал нужный отсек и открыл дверь. Это было машинное отделение. На старых крейсерах использовали еще обычные двигатели с жидким топливом. По металлическому подвесному мостику я подошел к гигантской машине. Одного взгляда было достаточно, чтобы понять отчего система оказалась в нерабочем состоянии. Видимо, в момент атаки каотанами здесь проводилась замена прогоревших форсунок, предназначенных для впрыскивания топлива. Несколько скелетов лежали рядом. Они не успели. У меня же времени было предостаточно…
Когда я вернулся в рубку, корабль уже медленно набирал скорость.
Ну, что ж, подумал я, возвращайся. Пусть даже через столько лет люди узнают о погибших героях. Проклятые войны! Кто придумал их?
Я зашел в джайгер–кабину, плотно прикрыл за собой дверь и набрал код: две шестерки, семь, девять, три, пять.
Эти цифры звучали, как музыка. Марш возвращения домой!
Свет померк и зажегся вновь.
Я открыл дверь и увидел солнце. Обыкновенное, земное, желтое солнце. Кажется, Я ВСЕ–ТАКИ ВЕРНУЛСЯ ДОМОЙ.
В Нью–Йорке было жарко. Бетонные джунгли нагревались днем от знойного июльского солнца и не успевали остыть за короткую душную ночь.
Я спал на чердаке дома номер пятнадцать по Берсайд–стрит. Я жил на пожертвования, питался чем попало. От одежды, которую мне дал сержант Юргус, остались одни лохмотья. Я опять был на самом дне, но это меня не заботило. Я искал встречи с Ней, но напрасно. Прося милостыню возле кладбищенской калитки я чуть ли не по сто раз на день заглядывал в нее, но видел лишь могилы. Чудесный сад к дом не открывались моему взору. Я был подавлен, чувствуя, как истекают из меня жизненные силы, но я понимал, что так вечно продолжаться не будет. Придет день, когда…. Впрочем, я не знал, что произойдет тогда. Я просто верил, что все изменится.
Сегодня я тоже стоял у калитки. Изредка кто‑то кидал мне в руку несколько центов, и я, не стесняясь, искренне благодарил людей за это. Я бы мог устроиться на какую‑нибудь работу, но я должен был всегда быть здесь. Иначе я могу пропустить ТОТ миг.
Ближе к полудню, когда солнце особенно стало припекать, я сел в тени ограды и решил немного отдохнуть. Достав из кармана мелочь, я начал подсчитывать свою утреннюю выручку: одна кредитка и двенадцать центов. Не густо, но купить что‑нибудь себе на обед я мог.
В этот момент возле меня кто‑то остановился. Я не успел поднять глаза, как сильная рука вырвала деньги с моей ладони. Я напряг все мышцы и, издав звериное рычание, бросился на обидчика. Повалившись на асфальт, мы начали кататься в пыли, награждая друг друга тумаками. Я видел, что на меня напал такой же бродяга, как и я сам, но его лица я никак не мог разглядеть. А когда разглядел, невольно вскрикнул:
— Синероуа!
Нападавший ослабил хватку и удивленно уставился на меня. Это, действительно, был мой бывший секретарь.
— Вы, господин? — прошептал он, садясь на асфальт и еще не веря своим глазам. — Как же так, вы — и здесь?
Я мрачно улыбнулся в ответ.
— Ну а ты как дошел до такой жизни?
Он махнул рукой.
— Разве только я. Все, кто служил у вас, до сих пор не могут найти себе работу, как будто бы над нами висит какое‑то проклятье.
Я вернулся к ограде и сел, подзывая к себе Синероуа
— Ну‑ка выкладывай все подробней.
— Да что тут выкладывать, — сказал он, присаживаясь рядом. — После того как вы улетели, для всех нас наступили черные времена. Все кто узнавал, что мы работали на Сайриса Глендона, отворачивались от нас, словно от прокаженных. Меня даже в армию не взяли, хотя идет война и набирают новобранцев чуть ли не каждый день. Пушечного мяса должно быть в достатке, но увы…
— А Кристонион?
Синероуа вздохнул.
— Старик месяца два как умер.
О, Смерть, зачем же ты так? Или ты забыла об этих несчастных, твоею волей обреченных на нищету? Если ты меня слышишь, прошу тебя, исправь все…
— А Лейла отказалась от вашего подарка, — услышал я далекий голос, доносившийся из другой вселенной. — Виллу на Канарских островах потом продали с аукциона. Слышал, что Лейла сейчас работает в одном из домов терпимости в Чикаго. Конечно, если это можно назвать работой.
Я застонал.
— Вот, пожалуй, и все. Ну а с вами что произошло, господин?
— Со мной? — я задумчиво посмотрел на него, затем высыпал ему в ладонь мелочь, которую он мае вернул в начале разговора. — Это все, что у меня есть. Теперь же иди. И прости меня за все.
Синероуа поднялся.
— Не думал, что наша встреча будет такой, — сказал он и, опустив плечи, поплелся прочь.