В то утро я пробудился раньше обычного. Всю ночь мое воображение терзал какой‑то кошмарный сон. Однако проснувшись, я никак не мог вспомнить его. Я лежал на мягкой постели и любовался восходом солнца. Тужась, оно выползало из‑за океана и, расправляя свои округлые плечи, приветствовало меня взмахом тепла.
— Привет, старина, — сказал я. — Что там слышно на другой стороне земли?
Оно сморщилось, но промолчало.
— Понятно, — кивнул я, — тебе надоело смотреть на суету людскую. Но что поделаешь, терпи. Я ведь терплю…
Откуда‑то сбоку выскочила мрачноватая тучка и прикрыла золотистый диск покрывалом небесной влаги.
— Ты сегодня не в духе? Ну, извини. Не знал.
Я протянул руку к колокольчику, застывшему на тумбочке в немом ожидании счастья, и несколько раз взмахнул им. Волны звука поглотили мой дворец, отражаясь от мебели, стен, от моих чутких ушей. Я застонал и опустил колокольчик на место. Он грустно вздохнул и затих.
В дверях появился камердинер.
— Вы так рано встали, сэр?
— Да, Кристелонион. Ночная мгла несла одну печаль, и я решил вернуться из царства грез.
— Желаете одеться?
— Хм, ты как всегда немногословен, мой друг. Да. И поживей.
Он помог мне облачиться в короткую тунику из янтарного шелка и вновь исчез, предварительно выведав, не желаю ли я отзавтракать? Я желал. И потому через минут десять уже сидел за огромным столом, где могли бы уместиться если не все, то добрая половина жителей графства Люксембург, и в гордом одиночестве с удовольствием поглощал ватрушки, изредка запивая их горячим парным молоком. Моей страстью была простая пища. Никаких там экзотических блюд и прочих излишеств. Чем проще еда, тем лучше работает желудок. А может быть, где‑то в глубине души я верил, что таким образом можно продлить себе жизнь? Если послушать докторов, то все долгожители, конечно не идущие ни в какое сравнение в этом вопросе со мной, дотягивают до сотни и более лет только благодаря этому, да разве что еще свежему горному воздуху. Хотя, где сейчас найдешь этот воздух? Земля задыхается в собственных испражнениях, люди уничтожают друг друга без всяких войн и при этом садистски усмехаются, возводя трубы новых заводов. А ведь я тоже к этому причастен, и мои заводишки чадят прокопченное, издыхающее небо, отравляя бытие другим. Но не мне. У меня под куполом воздух чище хрусталя. Кислородная станция, загнанная в чрево острова, не даст мне задохнуться в угаре цивилизации. Разве я этого не заслужил?
Как обычно в конце завтрака появился мой личный секретарь. Он застыл в почтительном отдалении, поджидая, когда я соизволю закончить трапезу. Я неспеша доглил молоко, вытер тубы ароматизированной салфеткой и подозвал его ближе.
— Что нового, Синероуа?
— Новостей особых нет. Из почты только — одно письмо. Адрес Нью–Йоркский.
— Странно. Я ни от кого не жду сообщений. Распечатай и прочти.
Он повиновался моему приказу, а я откинулся на спинку кресла и стал слушать.
«ЗДРАВСТВУЙ, ГЛЕНДОН. ВОТ И ПРИШЕЛ ТВОЙ ЧЕРЕД. ВСПОМНИ СВОЙ СОН И ТЫ ВСЕ ПОЙМЕШЬ. Я ЖДУ ТЕБЯ. ПРИХОДИ».
Тысячи черных игл впились в мой мозг. Пространство разлетелось на куски, превращаясь в пульсирующие осколки тьмы. Я слышал голоса, мне чудился смех, но я был глух. Передо мной возникали лица моих друзей и врагов, которых давно уже не существовало в этой жизни, но я был слеп. Я умирал и воскресал вновь, страдая, прося забвения, которое казалось мне чудеснее всех чудес. И всюду меня преследовала невидимая тень. Я ощущал ее каждой клеточкой угасающего разума, страшную, холодную, как космос, тень. Я понял — это мой враг. Но я не отдам жизнь свою ему, я буду бороться до конца. И ТЕНЬ ОТСТУПИЛА.
Я очнулся уже в постели. Кристелонион и Синероуа склонялись надо мной. В их глазах застыл ужас и сострадание. Секретарь держал в руке шприц, Кристелонион — кислородную маску и крохотный баллончик.
— Вам лучше, сэр? — спросил он.
Я слабо кивнул головой.
— Что это было, господин? — испуганно прошептал Синероуа.
Я усмехнулся одними губами.
— Мрак.
Он ждал, что я еще что‑то скажу, но я молчал. Тайны бытия непостижимы независимо от того, сколько сил и энергии ты отдаешь на их разгадку. Передо мной лишь на миг чья‑то сверхвсесильная рука приподняла плотную и всегда приспущенную завесу, за которой лежит страна полная неизвестности, роковых случайностей и радостных тревог. Имя этой стране — СУДЬБА…
Но самое страшное заключалось в том, что я так ничего и не понял. И чтобы не быть низвергнутым в пропасть безумия лихорадочной работой мозга, я начал искать спасение в действии.