— Где письмо, которое ты мне читал? — спросил я у Синероуа.
— У меня, господин.
— Отдай его в лабораторию на анализ. И немедленно.
— Слушаюсь.
Он удалился.
Я посмотрел на Кристелониона. Он еще ниже склонился над моим изголовьем.
— Соедини меня с нашим отделом в Нью–Йорке и переведи изображение сюда.
— Да, сэр.
— Он тоже ушел. А я снова расслабился на своем ложе и незрячими глазами подпер потолок. Мысли стаей хищных стервятников набросились на меня и стали терзать мое измученное Я. Похоже, я сам для себя придумал целую кучу полнейших несуразностей, все можно было объяснить гораздо проще. Кто‑то решил насолить мне и прислал письмо пропитанное эйфориками или еще какой‑нибудь гадостью, воздействующий на психику. Наука, как известно, не стоит на месте, и эту новую дрянь могли пропустить наши анализаторы. Если это так, то мои агенты быстро отыщут «шутника» и инцидент сам собою будет исчерпан. Если нет… Гм. Признаться, мне об этом думать не хотелось. Вернулся Синероуа.
— Ну? — спросил я.
Он развел руками.
— Ничего, простая бумага. Никакой спецобработки или другой хитрости.
Мне немного стало не по себе.
— Ладно, иди, и будь поблизости. Ты мне в любой момент можешь понадобиться.
Он ушел и туг же комната окуталась загробным, мертвенно–голубым сиянием засветившегося экрана. Изображение медленно прояснилось, и я увидел Стива Андерса — управляющего северо–американским отделением моей Корпорации.
— Вам нездоровится, мистер Глендон? — сразу же спросил он, видя, что я лежу в постели.
— Да, Стив. Но это не столь важно. Меня интересует один Нью–Йорский адрес. По нему вы должны послать пару толковых парней, и обо всем, что они там вынюхают, следует немедленно доложить мне.
— Понимаю.
Я снова вызвал Синероуа, и он продиктовал адрес. — Лидере исчез, а я утомленно откинулся на подушки. Теперь я был спокоен. Мои люди быстро и без шума сделают свое дело. Максимум через два часа я буду знать если не все, то очень многое о моем загадочном адресанте. А пока я мог отдохнуть. Отослав Синероуа, я закрыл глаза и, кажется, сразу же заснул.
Мне приснилась женщина облаченная в черные одежды. Она была ослепительно красива, но в то же время красота эта казалась нереальной, неземной, пожалуй даже отталкивающей.
Она улыбнулась мне одними губами, с укором покачала головой и заговорила:
— Твои люди ничего не найдут. Этот дом существует ради тебя. Он в твоей реальности и только в ней. Приходи сам. Я жду тебя.
— Кто ты? — спросил я.
— Я? Разве ты еще не догадался?
— Нет.
Она расхохоталась.
— ЖДУ ТЕБЯ!!!
Я вздрогнул и проснулся. Синероуа тормошил меня.
— Пришли вести из Нью–Йорка.
— Ну?! — я приподнялся на локте, с трепетом глядя на экран, где снова был Андерс.
— Вы не ошиблись адресом, патрон? — с некоторой долей озабоченности спросил он.
— Нет.
— Тогда это чья‑то шутка. Никакого дома номер тринадцать на Вертсайд–стрит нет. Есть одиннадцатый, есть пятнадцатый. Но тринадцатый… Увы. На том месте расположено небольшое кладбище, но там нет никаких построек.
— Спасибо, Стив, — хмуро ответил я. — Твои парни славно поработали.
Экран погас.
Значит этот сон был вовсе не сном, подумал я. Гипнопередача? Исключено. Купол ие пропускает никаких видов излучений. Сплошная мистика. Черт, кому же я стал поперек горла? Похоже, все же придется отправиться в Нью–Йорк и разобраться во всем на месте. Я не люблю, когда со мной играют в глупые игры, тем более, правила которых мне неизвестны.
Я вышел из джайгер–кабины прямо в холл «Глендон Норт Ю–Эс–Эй компани». На лице у меня красовался респиратор, как, впрочем, почти у большинства людей в этом мире, в кобуре под пиджаком болтался портативный хрономет, к мочке уха была пришпилена клипса дальней идеи–связи. Я тщательно подготовится к первой за последние несколько десятков лет вылазке в Большой мир. И все же где‑то в глубине души копошилась какая‑то томящая тревога. Еще вчера жизнь моя текла спокойно и размеренно. Я знал что мне нужно для всепоглощающего счастья и был уверен, что никто не сможет у меня сто отобрать. Но я горько ошибался. Кто‑то ворвался в кою размеренную жизнь, грубо распахнув ногою дверь, и теперь я находился в состоянии постоянной ирритации.
Да, я был взволнован, возбужден, скорее даже раздражен. Мне хотелось как можно быстрее разобраться с этим делом и вернуться в свой крохотный мирок, в свое царство буйного безделия, где отринута любая деятельность, кроме философской. И потому я рвался в бой.