Штопор нахмурился и поставил на место бутылку, к которой только что собирался приложиться:
— Как ты сказал? Девчонка не будет говорить? Это серьезно?
— Я не говорил, что не будет… но… если потрясение сильное…
— Черт. А я то думал, почему она молчит.
Снова возникла неловкая пауза, нарушаемая лишь бульканием жидкости в бутылке. Вино подходило к концу, но Штопор не расстраивался. Он уже был вполне готов ко сну, а это то, что надо… С сожалением посмотрев на Хоуза, он искренне посочувствовал ему. Весьма довольный собой, Мельский направился к перинам и лег. Закинув руки за голову и изобразив на лице мечтательную мину, он долго смотрел в потолок, затем вдруг резко встал:
— Доктор!
Хоуз вскинул голову и с удивлением посмотрел на Штопора:
— Я думал, ты уже спишь, — едва слышно пробормотал он.
Мельский сел и обхватил руками колени:
— Доктор, ты не задумывался над тем, почему прошлой ночью мы все ходили в подвал?
Хоуз побледнел и глаза его принялись блуждать по комнате, не находя себе места.
— В–в… подвал? Я… я не был в подвале прошлой ночью.
Штопор презрительно скривился:
— Не прикидывайся паинькой, корешок… Все мы там были! Нас влекла туда неведомая нам сила, но всему есть объяснение. Так ведь, корешок?
— Что ты хочешь этим сказать? — нижняя губа доктора затряслась.
— Ты же профессор! Пошевели мозгами и найди это объяснение… Это по твоей части!
Ларри вздрогнул и внезапно вышел из полузабытья. Он повернулся к Штопору, пронзив его взглядом, значение которого было трудно определить.
— Почему ты решил, что в подвале побывали все?
Штопор покосился на Кристиана. До этого боксер вел себя так тихо, что Мельский забыл о его существовании.
— Ты заходил утром в подвал? Нет, ты не заходил, а вот я… В общем… там уже утром стояла пустая бочка. Каждый из нас туда спускался и жрал то, что в ней было. Меня и сейчас тошнит, потому что все происходило не по моей воле, — Штопор вперился взглядом в Хоуза. — И пусть профессор объяснит нам, что происходит.
— Я не профессор.
— Какая разница? Я вижу никаких идей у тебя нет? А у меня, представьте, есть!
Мельский заговорил слишком громко, возбудившись как оратор на митинге, доктор, кивнув на Джулию, попросил его «выпустить пар».
— Я вот что думаю, — уже спокойнее заговорил Штопор, — этот червяк, который был в ноге у девочки и есть у нас…, не он ли заставляет нас поедать всякие помои?
Хоуз что‑то промычал и с сомнением покачал головой. Кристиан повернулся к нему, стараясь поймать его взгляд:
— Ну что, док… в этой версии есть хоть какой‑то смысл?
— Не знаю… — признался доктор. — Что касается меня, то я никак не могу смириться с мыслью, что эдакая тварь живет себе спокойненько у меня в теле.
Ларри согласно кивнул и посмотрел на Мельского, лицо которого обрело кислое выражение. Он почувствовал, что на него смотрят, и попытался продолжить дискуссию:
— Недурная идейка, а? Что скажешь, Ларри? Червю надо чем‑то питаться. Если бы он потихоньку поедал нас изнутри, мы бы чувствовали это…, но он заставляет нас есть всякую гадость, а потом как‑то забирает нужные ему вещества… Я ничего не смыслю в этом. Я вор, черт возьми! — Штопор вытер вспотевший лоб и добавил. — Первое, что я украду, когда вернусь домой — это медицинскую энциклопедию.
Хоуз снова отказался от комментариев, и каждый в полной тишине строил в уме свои личные гипотезы. Не исключено, правда, что Ларри думал об Аните.
— Док, — нарушил тишину Мельский, — я тут, поразмыслил немного. В общем, мне нужна твоя помощь…
Лицо Хоуза напряглось: он не ожидал от Штопора ничего хорошего и нисколько не удивился, когда услышал его просьбу:
— Корешок, вытащи у меня червя! Я разрешаю тебе разрезать мою ногу… Возьми свой ножичек, тебе это привычное дело, не составит труда…
Ларри притих и напрягшись ждал, что ответит доктор:
— Нет, Пит — это непривычное для меня дело… Резать ножом, да еще не зная точно в каком месте. Нет… я за это не возьмусь.
В глазах Штопора мелькнула злость:
— Тебе‑то от этого что? Давай я буду сам беспокоиться о своей ноге, а? Док, возьми ножичек и сделай это, если не хочешь, чтобы я на глазах у специалиста не начал операцию сам. Тебя потом замучат угрызения совести, а я всю жизнь останусь инвалидом. Ты наверное этого хочешь, — на лице Штопора появилось выражение смиренной скорби.
— Не проси меня, Пит…, — Хоуз заерзал в кресле. — Ни ты, ни я не можем знать, в каком месте находится червь… Я могу изрезать тебе всю ногу, прежде чем найду его.