— Это точно, Иван Иванович.
— Тем более что наш злоумышленник под пристальным взглядом агентов.
— Я помню об этом.
— Михаил, удивляюсь тебе, иногда схватываешь налету, а иной раз… — надворный советник кинул шпильку в сторону любимца господина Путилина.
— Признаю свою оплошность, не подумал.
— Ничего, научишься.
— Ясный день.
— Бедный влюбленный юноша.
— Что?
— Бедный юноша, говорю, совсем от ревности извелся. Надо ж догадаться, за соперником по пятам следовать.
— Но если бы не его слежка, не имели бы мы свидетеля.
— Ну, Миша, все равно что-то бы да узнали.
— И как же?
— Допустим, что нашли бы других свидетелей.
— И каких?
— То, что наш убийца пришел поздно, могут сказать хозяин дома, где снимает Ильин жилье, городовой, который стоял на посту, дворник, открывавший ворота или дверь, служащие ресторации, видевшие, как наш убийца ушел вслед за Левовским. Достаточно?
— Не совсем.
— Может быть, слежка за ним дала бы свой результат. Да мало ли чего.
— Вот именно, мало ли, — настаивал разошедшийся не на шутку Михаил, даже щеки предательски покраснели, — а все-таки?
— Посадили бы Ильина в холодную, и тебя за компанию в качестве исследователя души убийцы. Смотришь, он бы и поведал тебе о своем преступлении.
— Вам, Иван Иванович, только шутки шутковать.
— Миша, — засмеялся Соловьев, остановившийся от неожиданной вспышки младшего помощника начальника сыскной полиции, — мы не в театре, а на сцене самой натуральной жизни. И поэтому в каждом случае есть голова, — он постучал пальцем по своей, — для того чтобы сопоставлять факты и делать определенные выводы, на основании которых и производить дальнейшие изыскания. Что я тебя учу, ты и сам прекрасно знаешь. Какого убийцу привез! Я не знаю, как ты с ним разговаривал, но важно то, что он сам сознался не только в убийстве, но и в кражах, которые нами так и не были раскрыты.
Жуков насупился, невольная лесть надворного советника не подсластила горькую пилюлю, которую сам себе подложил Михаил.
— Вот ты, Миша, — примирительным тоном произнес Соловьев, — хочешь в мгновение ока найти злодея. Желание похвальное, и к таковому нужно, наверное, стремиться, но не всегда случается так. Иногда приходится гору мусора раскопать, чтобы добраться к маленькому зернышку истины. Вот ты сколько дней потратил на розыск имени убитого? Пять? Десять?
— Две недели, — буркнул младший помощник.
— Вот, даже две недели, и появился лучик надежды — можно разыскать того злодея, что поднял руку на ближнего. У нас даже семи дней не прошло, а мы уже знаем убийцу. Да, можем заключить его под стражу, но мы же знаем: преступление имеет свое продолжение и нельзя обрывать нить дознания. Ты же сам это понимаешь. Надо здраво подходить к каждому факту. Так?
— Так.
— Так чего голову морочишь?
Вопрос остался без ответа.
До сыскного отделения шли молча. Михаил знал, что вспылил понапрасну, но не находил выхода, как признать свою неправоту. Дознание, как пьеса в театре, должно закончиться финалом, а не останавливаться на первом акте. Задержание надо подготовить, чтобы все козыри были на руках, иначе арестованный или присяжный поверенный камня на камне не оставят от предъявленного обвинения.
Шли по заполненным спешащим людом улицам. Невский проспект жил своей неповторимой жизнью. Гувернантки с воспитанниками и воспитанницами прогуливались неспешным шагом, чиновники шли по служебным делам, приезжие глазели на новомодные магазины и лавки.
— Иван Дмитриевич в отделении? — спросил у дежурного чиновника надворный советник.
— У себя, — ответил, не поднимая глаз, дежурный и продолжил писать в журнале приключений.
Стук не прервал размышлений начальника сыска. Сквозь морозный узор окна Путилин видел, как в карете подъехал Федор Федорович, вальяжно вышел, поправив тяжелую шубу. Сегодня день приемов, поэтому, наверное, вернулся из ревизорской поездки.
— Да, — ответил Иван Дмитриевич, потом повысил голос: — Войдите.
Пришли допросные листы студента Микушина, пошутил про себя начальник сыска. В кабинет ступ ил Иван Иванович, а вслед за ним Михаил.
— Иван Дмитриевич, — листы заняли место на столе, — Алексей Микушин идет на поправку.
— Ясно, — начальник обернулся к ним, не отходя от окна, — значит, все записали за ним?