После того как Сергей Иванович свернул в Невский переулок, незнакомец юркнул туда же. Человек в темном пальто потерял их из виду всего лишь на несколько секунд. Когда он заглянул в переулок, то поначалу ничего не заметил, кроме темноты, но донесшийся глухой всхлип заставил отпрянуть назад и затаиться.
Тяжелые шаги прогрохотали почти рядом. Человек в темном пальто едва успел вжаться спиною в небольшое углубление в стене, но тусклый свет все же позволил увидеть пылающий взгляд темных глаз, рассеченную надвое бровь — то ли застарелый шрам, то ли просто показалось. Главное, что привлекло взор, — пышные усы незнакомца. Сердце пыталось вырваться на свободу, отдаваясь быстрыми ударами в голове.
— Что за напасть! — С минуту человек простоял в углублении, прислушиваясь ко всем звукам ночного города. Только когда успокоился сам и убедился в отсутствии постороннего шума, вышел из укрытия. Решился войти в переулок, ступал на носках, словно боялся, что кто-то может его услышать. Он не сразу заметил лежащее у стены тело, опустился на корточки и, когда нащупал ручку ножа, торчащую из тела, внезапно отпрянул. Затем прикоснулся к Сергею Ивановичу. Тот был мертв. Неосознанно человек сунул руку в боковой карман пиджака убитого, нащупал мягкую кожу бумажника и аккуратно его вытащил. Боялся потревожить убитого. Сунул в карман пальто. Хотел вернуться на Новый проспект, но, заслышав скрип снега под чьими-то ногами, бросился бежать в сторону канала, где его скрыла ночная темнота.
В третьем часу, когда крепкий сон не дает возможности после тяжелого дня оторвать голову от мягкой подушки, раздался настойчивый звон колокольца. Иван Дмитриевич проснулся с первым звуком. Наверное, многолетняя привычка ко всяким неожиданностям остается гореть непогашенной свечой. Сквозь дубовую дверь услышал, как прошаркала по коридору незаменимая Глаша. Звякнула железная цепочка, с едва различимым скрипом отворилась дверь. Разнеслись по дому неясные голоса, словно бубнили под нос. Путилин не пытался прислушаться, тихонько поднялся с теплой постели, чтобы не потревожить чуткий сон жены. Не дай Бог, дать повод для ворчания. Накинул толстый халат, подвязал его тонким поясом, взялся за потертую ручку.
Раздался тихий стук. Глаша жалела супругу Путилина и не хотела нарушать ее сладкого сна. Знала, что у Ивана Дмитриевиче чуткий слух.
Путилин осторожно повернул ручку и потянул на себя. Глаше от неожиданности отпрянула назад и ойкнула. Трижды быстро перекрестилась и прикрыла лицо рукой, в другой держала подсвечник, на котором вился огненный мотылек на кончике свечи.
— Ой, Иван Митрич! — только и смогла выдавить из себя Глаша блестя глазами.
— Кто там?
— Посыльный, — женщина дышала тяжело и с придыханием, словно не могла успокоиться.
— Проведи в кабинет, пусть там подождет. — Путилин повернулся, чтобы надеть брюки и рубашку.
Через несколько минут, застегивая верхние пуговицы сюртука, он вышел в освещенный несколькими свечами кабинет, где с ноги на ногу переминался немолодой мужчина в полицейской форме. При появлении начальника сыска он вытянулся во фрунт.
— Здравия желаю, ваше высокородие, — произнес полицейский хорошо поставленным голосом, но не слишком громко. Все-таки ночь на дворе.
Иван Дмитриевич кивнул вместо приветствия.
— Что стряслось?
— Ваше высокородие, в половину второго городовой Петров, несущий службу на Николаевской улице, проходя мимо Невского переулка, заметил темный мешок, лежащий у дома господина Ивановского. Решил проверить, мешок оказался мертвецом. Доложился приставу, тот меня направил к вам.
— Убитый? — толи констатировал, толи спросил Путилин.
— Так точно.
От уличного морозного воздуха в первое мгновение перехватило дыхание. Путилин прикрыл нос меховым воротником. Так и оставалось лицо под защитой, пока под санями хрустел примятый снег. Фырканье лошади оглашало округу тяжелым дыханием, которое с каждым выдохом сопровождалось молочными клубами.
Улицы города были пусты, только на некоторых перекрестках горели костры для обогрева прохожих — давнее распоряжение обер-полицмейстера. Дрова закладывались в круглые решетки из железных прутьев. Почти у каждого костра находился городовой, который распоряжался, чтобы хозяева близлежащих домов выделяли дрова для обогрева бродяжного люда. Около полицейского жались к кострам несколько замерзших человек в рваной одежде, в шапках или с завязанными платком ушами. Дворовые голодные собаки с поджатыми хвостами вздрагивали от каждого движения людей и отскакивали в темноту при любом признаке опасности. Иногда у таких костров стояли сани, извозчики подходили обогреться в ожидании седоков. В нынешнюю зиму, когда большие морозы опустились на город, костры горели круглые сутки, даже чайные были открыты днем и ночью. По улицам несколько раз за ночь разъезжали конные патрули городовых или солдат. Они смотрели, не замерзает ли кто на улице: пьяный, заснувший извозчик или бедняк, у которого нет пары копеек на ночлежный дом.