В Невском переулке, подняв высокий воротник и спрятав руки в теплые перчатки, расхаживал, притаптывая снег, пристав Московской части 1-го участка подполковник Василий Евсеевич Тимофеев, приехавший тотчас же после получения сведения об убийстве неизвестного хорошо одетого господина. Полицейский угрюмым видом показывал свое недовольство ночным вмешательством в спокойный сон.
Путилин вышел из тесных саней. Фонарь на столбе, в котором за не очень чистым стеклом стояла керосиновая лампа, давал больше сумрака, чем света. Начал разминать затекшие от неудобного сидения ноги.
— Здравия, Иван Дмитриевич, — услышал он простуженный голос пристава, огласившего улицу сухим кашлем.
— Думаю, Василий Евсеевич, здоровья не помешало бы вам, — ответил Путилин на приветствие.
— Вы правы, — Василий Евсеевич приложил к лицу платок, — немножко прихватило. Морозы доконали. С нашими горожанами даже поболеть по-человечески невозможно, происшествие чуть ли не каждый день.
— Вот бы на время болезни начальника сыскной полиции преступления отменить. — Путилин подошел ближе и негромко добавил: — Я, честно говоря, болел бы до отставки.
Пристав засмеялся хриплым, сквозь кашель, натужным смехом.
— Кто там у нас? — Путилин кивнул на убитого, черным мешком лежащего у стены дома.
— Судя по одежде, человек небедный, но меня занимает вопрос: что он делал в этом переулке, рядом с каналом, славящимся людьми отнюдь не примерного поведения?
— Попробуем разгадать эту загадку. Позволите мне взглянуть?
— Да-да, сегодня я вам не помощник, уж извините.
— Василий Евсеевич, перестаньте. Лучше пройдите в теплое место, чтобы окончательно не слечь. Хворь лечить надо, а не давать ей тело на растерзание.
— Хорошо, — произнес пристав, — если я понадоблюсь, пошлите за мной городового.
— Идите, Василий Евсеевич, я после полудня буду у вас и проинформирую об убитом и мерах, предпринимаемых мной.
— Вы думаете, он был не один? — Пристав имел в виду преступника.
— Пока не знаю.
— Тогда разрешите откланяться?
— Лечитесь, Василий Евсеевич.
Сколько Иван Дмитриевич на своем веку повидал и убитых, и покалеченных, но всякий раз не мог со спокойным сердцем смотреть на деяния рук человеческих.
— Кто нашел убитого? — спросил Иван Дмитриевич, не поворачивая головы, все равно в свете едва живого фонаря виднелись только темные силуэты.
— Я, ваше высокородие, городовой Петров!
— Подойди ближе. — Когда тот приблизился, Путилин вновь сказал в темноту: — И принесите сюда света.
Городовой вытянулся, словно на параде.
— Как тебя по батюшке?
— Иван Иваныч.
— Так, Иван Иваныч, рассказывай, как его, — Путилин указал на черный куль, — нашел.
— Ваше…
— Иван Иваныч, обращайся ко мне «Иван Дмитрич», — устало выдавил из себя начальник уголовного сыска.
— Я, ваше… Иван Дмитрич, — поправил Петров себя, не дав хода уставному обращению, — в нынешний мороз обхожу порученные мне улицы раз в час.
— Каким маршрутом ты ходишь? — перебил его Путилин.
— На перекрестке Нового и Кузнечного горит костер, так там я греюсь, потом до Литовского канала, по набережной до Невского проспекта, по нему до Нового, а там и до Кузнечного.
— Что угораздило зайти в переулок?
— Дак, я бы мимо прошел, но меня, словно под руку кто толкнул. Повернул, прошелся десяток саженей, вижу, что-то темное, навроде мешка, валяется. Вот и решил поближе посмотреть.
— Раньше при обходах заходил?
— Поверите, сюда никогда. Тут всего-то пять домов, три по левой стороне улицы, два подругой, и проверять-то нечего. Всегда тишина и покой. Видите, темень какая. Люди боятся ночной порой здесь ходить, стороной обходят.
— А сам-то?
— Что — сам? Служба такая.
Путилин знал, что улицы на этом участке изобилуют притонами и приезжими бандитами.