— Знаешь, Майкл, ты уж постарайся. Если не удастся выманить твоего обидчика из логова, тогда уж точно придется переквалифицироваться в управдомы где-нибудь в Старозыбкове. Бывал я в Старозыбкове и поразился…
Мика зашагал дальше совсем уж no-балетному, едва касаясь земли носками. Показал на дверь. Глазок в нее вставлен панорамный, и Роман растопырился на стене в двух метрах от двери, стараясь дышать потише. Звонок прогремел на весь подъезд. Послышались тяжелые шаги, кряхтенье, на двери легко засветилась точка. Мика начал свою пантомиму — и завершил ее, увы, безуспешно. Махнул уже рукой и, поворачиваясь на выход, вдруг так очаровательно и безыскусственно зевнул, что поц за дверью поверил ему и начал отодвигать засовы. Роман принял позу то ли стайера на старте, то ли греческого дискобола (что она там бормотала об Антиное?) и, как только дверь повернулась, по-прежнему закрывая от него хозяина квартиры, пустил в ход толчковую ногу. Правой, маховой, он что было сил зафитилил в дверь. Заталкивая потом в квартиру Мику и оглушенного хозяина, запираясь изнутри, он не сразу уяснил, что именно означал сухой щелчок, раздавшийся за долю секунды до глухого удара, им предвиденного.
Мика сползал. по двери с таким невинно-удивленным выражением, будто только что развернул конфету-пустышку, а на линолеуме валялся вытертый до белесости «ТТ» с самодельным, из проволоки навитым глушителем. Мгновенно распознаваемая, ни с чем не сравнимая вонь сгоревшего пороха прорезалась в коктейле запахов холостяцкой берлоги. Роман надежно отключил капитана Савенко и склонился над Микой. Тот не шевелился, а пульс его угас прямо под пальцами.
Роман поднес к глазам свои «Командирские». Всего-то половина второго, но он чувствовал себя словно в том часто повторявшемся кошмаре, когда должен уезжать; вечер неумолимо приближается, а ему не то чтобы собраться еще не удалось, он даже не знает, когда отходит поезд. «Сделаю главное, — принял решение Роман. — А если удастся сюда возвратиться, доделаю как следует. Если не удастся — тогда уж и совсем не нужно будет доделывать-то». Он вытащил из кармана щегольские легкие перчатки, натянул их, перечисляя в памяти, что должен сделать, зажег в комнате верхний свет, вздохнул — и начал копаться в чужих неопрятных вещах. Когда нашел наручники, перенес совсем, как оказалось, легонького Мику на кровать и приковал его к никелированной стойке. Вернулся в прихожую, убедился, что крови на полу не осталось, и перетащил хозяина на кровать. Обшарил у Мики карманы, вытащил полиэтиленовый пакетик (один из уголков был сперва оторван, видать, зубами, потом загнут и зажат бельевой прищепкой), осторожно сделал на прикроватной тумбочке экономную дорожку, и, притиснув лицо мента ладонью, заставил его оставшейся на свободе волосатой ноздрей засосать хотя бы часть ее. Оставшийся «снег» высыпал в недопитый стакан водки, красовавшийся тут же, принудил пациента заглотнуть и, весь перекошенный в приступе гадливости, стянул с него пижамные штаны. Стараясь не спешить, чтобы быстрее управиться, распахнул сталинских еще времен шифоньер…
Глава 13. Антонина
Он прошел мимо «Паштета», подняв воротник плаща, словно благородный шпион в фильме Хичкока. Скользящий, но всевидящий взгляд запустив, убедился, что подруга в «жучке», и, не торопясь, прогулочным шагом… Тонька врубила зажигание.
— Любимый, да на тебе лица нет!
— Мы с тобой опять наедине, прелестница. Иуда исправил свой проступок, но не уберегся, — выдал Роман отвратительно беспечным тоном, бросая на заднее сиденье пузатый полиэтиленовый пакет и полицейскую фуражку. — «Что, крыса? Увы, мертва!»
— Ты хочешь сказать, что этот смазливый юнец… Что его?.. — выдохнула Тонька. Ее затрясло, и, чтобы скрыть от бандита свой страх, она решила перейти в наступление: — Ты чего, ограбил квартиру?
— Его подстрелил мент, хозяин той квартиры. В пакете мой собственный костюм. На мне под плащом ментовский повседневный мундир, голубая рубашка… Что еще? Нет, грязные чужие подштанники мне не пришлось напяливать на себя… Да, забыл: вдобавок я прихватил галстук на резинке. Все это барахло я типа занял и верну сегодня ночью — если смогу, конечно.
— Знаешь, любимый, иногда мне кажется, что ты просто скотина бесчувственная, — и Тонька инстинктивно сжалась.