И сейчас Денисов вновь безостановочно кружил по квартире, не в силах заняться чем-нибудь или хотя бы просто присесть. Он ждал Пашку. И когда наконец вечером раздался слабенький, немощный звонок в дверь, Денисов бросился открывать, не спрашивая. Он услышал отцовским чувством, пробудившимся так поздно и так странно, кто там, за дверью.
— Пашенька, где ж ты был? — сказал Денисов.
Пашка ничего не ответил. Застонал только. Они его избили, его сына, его кровиночку. Рубаха у Пашки была в крови, кровь запеклась на губах и под носом, а глаза, зачерненные огромными синяками, совсем почти не глядели. Пашка едва держался на ногах — как только дошел! — и Денисов на руках внес его в комнату, уложил на диван.
— Что же это, Пашенька, как это так?! — в ужасе бормотал Денисов.
Он кинулся в ванную, намочил полотенце и принялся осторожно обтирать избитое лицо сына.
Пашка болезненно ойкнул и отвел его руку.
— Не надо, пап…
— Негодяи! — то ли простонал, то ли прорычал Денисов. — Убью! Всех убью! Кто же это сделал?
— Я их не знаю, — грустно сказал Пашка. — Никого не знаю… Не надо было все-таки ту сумку трогать, пап…
— Сумку! — Денисов заскрипел зубами. — Не-ет! Теперь они свое получат! Гады!
Пашка болезненно дернулся и приподнялся на локтях. Он смотрел на Денисова с отчаянной мольбой.
— Пап, я тебя прошу! Не надо, пап. Будет только хуже. Отдай им деньги, я тебя умоляю. Я не могу!.. Разве ты не видишь! Отдай им, и все кончится, ну, пожалуйста. Ну, папочка, они же нас убьют. Тебе жалко, да? Отдай, а потом я у мамы попрошу, она тебе вернет, честное слово…
— Что ты, что ты, Паша! — отшатнулся Денисов. — Не говори так! Я все им отдам, успокойся. Я все сделаю…
Невозможно было спокойно смотреть на Пашку, измученного болью и страхом, и ярость Денисова вновь сменилась безысходной тоской. Он говорил что-то успокаивающее, говорил непрерывно, и Пашка, не вникая в смысл его слов, просто прислушивался к интонациям и постепенно стихал. Напряжение понемногу оставляло его, наконец он вытянулся на диване в бессильной, но покойной позе.
— Уехать бы отсюда, — тихонько сказал Пашка.
— Верно! Мы обязательно уедем, — подхватил Денисов. — Пропади он пропадом, этот паршивый город. Поедем с тобой на юг, в Ялту. Там у меня друзья, отличные ребята, мы прекрасно устроимся. Знаешь, как хорошо в Ялте? Мы сами… никто нам с тобой не нужен…
Денисов ощущал огромную усталость. Он чувствовал, что нет больше сил в одиночку противостоять огромному равнодушному миру, ему, как в детстве, хотелось отвернуться и закрыть лицо руками.
— Теперь мы всегда будем вместе, Паша, — прошептал Денисов. — Порознь больше нельзя, только вместе…
Ночью Пашка часто стонал и просыпался от боли в избитом теле. Тогда Денисов, не смыкавший глаз, вставал, поил сына чаем и вновь принимался шептать какие-то слова, успокаивая его и усыпляя. А когда тусклое солнце наконец повисло над крышами, Денисов отыскал на книжной полке смятый листок с телефонным номером.
— Мне Сметанникова. Олег Васильевич? Это Денисов. Нам нужно срочно поговорить…
Сметанников морщил лоб и водил по губам карандашом, который вытащил из кармана, едва Пашка начал свой печальный рассказ. Он не собирался ничего записывать — просто у него была такая привычка. Слушал Сметанников очень внимательно, ни разу не перебив, и только покачивал согласно головой, когда сбивчивые Пашкины слова вызывали у него какие-то ассоциации.
— А кроме ограбления этого фарцовщика ты в чем-нибудь участвовал? — спросил Сметанников и поспешно добавил: — Ты говори, не бойся, это ж не в протокол. Просто понять надо.
Пашка бросил затравленный взгляд на отца и обреченно кивнул.
— Спекулянтов еще… около комиссионки. Два раза…
— Вартан тут каким боком?
— Вартана и не было никогда. Я всего один раз его видел. Там, у комиссионки, Ярик всегда командовал.
— А вещи, деньги?
— Ярик забирал. Говорил, что все в общую кассу… А нам потом давал немного. По двадцать пять рублей.
— Ярик — это Ларионов?
— Ну да.
— Понятно, — сказал Сметанников. — Перспектива ясная.