Холкер остановился, дальше страничка была пуста. Стихотворение оборвалось на середине строки.
— Очень похоже на Бэйна, — сказал Джаралсон, любивший почитать на досуге. Он перестал настороженно оглядываться и стоял, не сводя глаз с мертвеца.
— Кто такой Бэйн? — без тени любопытства спросил Холкер.
— Был такой поэт. На заре нашей истории, более ста лет назад пользовался популярностью. Писал крайне мрачные стихи, у меня есть собрание его избранных произведений. Этих стихов там нет, должно быть, не попали по ошибке.
— Холодно, — сказал Холкер, — пойдемте-ка отсюда, нужно еще вызвать коронера из Напы.
Джаралсон молча последовал за ним. На ходу от ткнулся ногой во что-то твердое, лежавшее под прелыми листьями рядом с головой мертвеца; поддав ногой, он выбросил из-под листьев на свет табличку. То была надгробная доска, на ней едва читалась надпись: "Катрин Ларю".
— Ларю, Ларю! — воскликнул вдруг оживившийся Хол-кер. — Так ведь это и есть настоящая фамилия Бранскома, не Парди, а Ларю! И, черт побери, как это я мог забыть, — фамилия его жены по первому мужу была Фрейзер!
— Тут, наверное, кроется какая-то мерзкая тайна, — сказал следователь Джаралсон. — Ох, и не люблю я такие дела!
Откуда-то издалека, из тумана, донесся до них чей-то негромкий смех, вымученный, бездушный смех, в котором радости было не больше, чем в ночном вое крадущейся по пустыне гиены, — смех медленно, постепенно становился сильнее, громче, звучал все более отчетливо и грозно — казалось, тот, кто смеется, остановился совсем рядом, тут же за границей узкого круга видимости, сатанинский смех был так ненатурален, так не похож на смех человека, что охотников на людей парализовало чувство невыразимого ужаса! Они и не подумали о своих ружьях — все равно против жуткой химеры оружие бессильно. А страшный хохот, выросший из тишины, начал понемногу затихать; прогремев в ушах, смех отпрянул назад и покатился — все дальше и дальше, и его замирающие раскаты, по-прежнему безрадостные и неестественные, в бесконечной дали канули в тишину.
Перевод с английского Ирмы Алексеевой
Иван Бунин
СТРАНСТВИЯ
Доживет ли "нынешнее поколение советских людей" до выхода в свет полного академического собрания сочинений классика русской литературы академика Ивана Алексеевича Бунина? Трудно сказать. Три вышедших за последние тридцать лет собрания сочинений, а также солидный бунинский двухтомник "Литературного наследства" дают, увы, далеко не полное представление о богатстве его литературного наследия. По пресловутым "независящим обстоятельствам", несмотря на усилия буниноведов, ряд произведений не увидел свет на родине писателя, а многие что особенно обидно — поданы в искаженном, усеченном виде с помощью ненавистного типографского знака "…".
Касается это в определенной степени и публикуемых ниже этюдов из бунинского цикла "Серп и молот". Такое объединяющее название дал им писатель во время подготовки IX тома собрания сочинений (Берлин, 1935). Первоначально они публиковались в парижских газетах и сборнике "Божье древо" (Париж, 1931) под названием "Странствия" (оно и принято в упомянутом томе "Литературного наследства" и в некоторых журнальных публикациях, хотя, если следовать строгим правилам текстологии, следовало бы принять более позднее название: более того, в сборнике рассказов "Весной, в Иудее. — Роза Иерихона", вышедшем в Нью-Йорке в издательстве им. А.П. Чехова в 1953 году, в год смерти И.Бунина, первый из публикуемых ниже очерков назван "Под серпом и молотом").
В общей сложности в этот цикл входит 22 этюда, из которых до 1988 года публиковалось 16. Наконец, в журнале "Юность" (1988. № 1) появилась подборка под традиционным названием "Странствия", в которую вошло 7 очерков из не печатавшихся ранее. Восьмой (у нас он и фигурирует под этим номером) все-таки в нее не вошел. Да и в остальных кое-где появляется знак "…": так сказать, "инъектуры (усечения) ради конъюнктуры" — и это в самый "разгар перестройки и гласности". Вот лишь некоторые примеры: в первом очерке первая же фраза оборвана, ее надо продолжить"…еще при начале царствования Ленина": во втором, в конце, после фразы "Теперь мы Россию замирили, везде тихо…" — следует"…Я сам в Тамбове не меньше ста душ в расход вывел…", и т. п.