— Может, скумбрия?
— Да. Скомбра.
Я подозреваю, что Лен нарочно не избавлялся от акцента и даже аггравировал его: знал, что к иностранцам у нас относятся лучше, чем к своим. (Эту странную смесь подозрительности и угодливости отмечали многие из писавших про Россию — даже про допетровскую.)
В Москве Лен Уинкот написал хорошую книгу о своей английской молодости, ездил вместе с Леной на презентацию и в Лондоне охотно давал интервью:
— Мой корабль — коммунизм. Были бури, была сильная качка, но я всегда твердо стоял на палубе.
Тут он слегка привирал. До возвращения в Москву о коммунизме Лен отзывался не лучше остальных интинцев, чем очень сердил Минну Соломоновну.
Вот кто действительно твердо стоял на палубе давшего крен корабля, так это Саламандровна — социалистка-бундовка с дореволюционным стажем.
Нашу с Юликом посадку она воспринимала философски:
— Деточки, вам выпало быть навозом на полях истории.
— Не хочу я быть навозом! — кричал я. — Даже на полях истории!
— Что поделать, Валерик. Ты не хочешь, но так получилось.
Уинкоту фрау Минна не могла простить измену идеалам. Она без интереса слушала его, как нам казалось, вполне здравые рассуждения. А был он разговорчив, даже болтлив и совсем не похож на сдержанных английских джентльменов из книг нашего детства.
— В Англии никогда не будет революции, — втолковывал он Саламандровне. — Никогда!
И объяснял, почему: вот на митинге в Гайд-Парке произносит пламенную речь анархист — ругает буржуазию, обличает империалистов, поносит монархию. Его слушают человек тридцать. В сторонке стоит полисмен, тоже слушает, но не вмешивается. И только когда оратор в конце своей речи воскликнет:
— А теперь, братья и сестры, возьмем бомбу и бросим ее в Бекингемский дворец! — полисмен поднимет руку и скажет: — Леди и джентльмены! Тех, кто возьмет бомбу и пойдет к Бекингемскому дворцу, прошу сделать шаг вправо. А кто не пойдет — шаг влево.
Все тридцать человек делают шаг влево и тихо расходятся.
Но Минна Соломоновна таким шуткам не смеялась, она свято верила в неизбежность мировой революции. Мы с ней не спорили, за нас спорил — сменяя Уинкота — отец Сашки Переплетчикова, приехавший навестить непутевого сына. Его аргументы были не идейного, а чисто экономического свойства:
— Нет, вы мне скажите: сколько булок я мог купить при царе на три копейки?
— Причем тут булки! — сердилась Саламандровна. — Еврей-монархист... При царе вы бы и нос не высунули за черту оседлости!
— Причем тут мой нос? Тем более, что я был ремесленник и мог жить, где угодно...
Они препирались часами, пока старый Переплетчиков не уехал домой, в Киев. Он был симпатичный дядька, веселый. Рассказывал, как он ехал на гражданскую войну вместе с «батальоном одесских алеш» — был такой. Туда знаменитый Мишка Япончик, прототип Бени Крика, собрал все одесское жулье: они же были «социально близкие». По словам Сашкиного отца, батальон разбежался, не доехав до фронта. Но перед этим один из «алеш» успел обворовать старого Переплетчикова (который тогда был довольно молодым Переплетчиковым). Рассказчик отдал должное артистизму, с каким это было сделано. А получилось так: они ехали в теплушке — жулики играли в карты, ссорились, мирились, визгливо матерясь. А Евсей Абрамович тихо сидел в уголочке и время от времени трогал карман гимнастерки, заколотый для верности английской булавкой: там были все его деньги.
Один из игроков бросил карты, огляделся и, к ужасу Переплетчикова, направился к нему.
— Мужик! — сказал он (с мягким одесским «жь» не «мужык», а «мужьжик»). — Дай мне в долг. Отыграюсь — верну, мамой клянусь!
— У меня нету, — пролепетал Евсей. — Чтоб я так жил!
Картежник не стал настаивать. Сказал презрительно:
— Ша! Воно вже злякалось за свои гроши! — Растопыренной пятерней ткнул скупердяя в грудь и пошел к своим.
С некоторым опозданием Переплетчиков схватился за карман. Булавка была на месте — а деньги исчезли.
Минна Соломоновна развеселилась, спела нам подходящую к случаю старую песенку:
Не успели мы проводить Сашкиного батю, как приехал отец к Олави Окконену, а к Свету — мать Нина Михайловна. В честь ее приезда Михайловы устроили настоящий китайский обед: мама привезла какие-то особые грибы, прозрачную лапшу — кажется, из крахмала — и что-то еще. Светик даже пытался учить нас управляться с палочками для еды, но у нас не получалось. А Свет орудовал ими, как фокусник: рассыплет по столу спички и мигом соберет их все в коробок.