Конь боевой мой с седлом не расстанется, нет!
В панцирь и латы я круглые сутки одет.
Старость подходит, и смерть нас целует в уста.
Скоро ли мы возвратимся в родные места?
Звери на скалах бегут, чуть заслышавши гон,
В водах своих пребывает священный дракон,
Лисы в час смерти ложатся к норе головой.
Можем ли мы позабыть край возлюбленный свой?
Глава 9
Ручей вытекает струёй из земли,
В ручье мы душистые травы нашли.
Мужи благородства спешат ко двору –
Знамёна с драконами видны вдали.
Знамёна полощутся их на ветру,
И звоном звенит колокольчик сильней,
И тройки пришли, и четвёрки коней –
Мужи благородства спешат ко двору.
Ши цзин (II, VII, 8)
– Матушка, а можно мне ещё соевого молока?
– Сперва лапша, – строгим тоном сказала я. Ючжитар вздохнул и поболтал ложкой в пиале для супа. Лапша, сперва красиво скрученная поваром и плававшая в грибном бульоне словно белая хризантема, разошлась по сторонам, заняв всё пространство пиалы. Я покосилась на старших, но те спокойно ели, лишь изредка поглядывая на ждущие своего часа в центре стола рисовые пончики и вываренный в меду хворост.
– Ну, что случилось? – сдалась я наконец. Не то, чтобы я была матерью-тираном, считающей, будто ребёнок обязан есть всё, что дают. Но лапша у Ючжитара обычно возражений не вызывала. Что ж он сейчас-то над ней сидит, словно над водянистым бульоном старой девы?
– А батюшка мне никогда не отказывал, – пробурчал Ючжитар в тарелку. Ну вот, приехали. Да, водился за Тайреном такой грешок – закармливать любимого сына сладостями, словно Ючжитара без него голодом морили. Все мои возражения, что он попортит ребёнку зубы, отскакивали как от стенки горох. И вот теперь сыночек и спустя годы помнит, как его любящий папа конфетами угощал.
– Тогда ты был маленький, а теперь уже большой. Ты не можешь есть одно сладкое.
– Почему?
– Потому что одно только сладкое вредно. Есть надо всё – овощи, мясо, рыбу, рис. Тогда вырастишь здоровым и сильным, как отец-император.
– А он сам врагов убивал, да?
– Да, он был воином.
– А пленных?
Я едва не поперхнулась.
– Почему ты спрашиваешь?
– Мы играли в войну, – объяснил Шэйрен. – Против дяди Эльма. И когда мы победили, Ючжитар сказал, что пленных изменников надо закопать живыми в землю. Как И Муэнь воинов царства Цунь.
Плоды просвещения, мрачно подумала я. Ючжитару начали преподавать историю.
– А я сказал, что это несовместимо с путём добродетели и гуманности. И что императоры так не делают.
– Конечно, не делают! Даже за измену не карают тяжелее, чем отсечением головы. Твой отец подготовил кодекс законов, в котором это ясно сказано. И он уж точно никогда никого не закапывал живым в землю.
– А я говорил! – наставительно сказал Шэйрен.
– А раньше так делали, – буркнул Ючжитар.
– Не всё, что было раньше, надо повторять. И Муэнь был полководцем Великой империи, которая всеми порицаема за жестокость и неправедность. И те, кого он закопал в землю, не были изменниками, они пытались отстоять свой дом и свою свободу. Командующий И хотел запугать всех, чтобы никто больше не пытался противиться завоеванию, и за это его и Великого императора возненавидели во всех восьми концах света.
Ючжитар снова поболтал ложкой, хмурясь в глубокой задумчивости.
– Но ведь папа казнил изменников.
– Казнил. Но по закону.
– И пленных не убивал?
Я замялась. Я старалась привить сыновьям ту самую гуманность, в тех пределах, которую они смогут себе позволить. И ссылка на отца-императора была самым простым способом доходчиво объяснить, что делать можно, а что нельзя. Но во время его степного похода Тайрену случилось избавиться от балласта в виде захваченных в плен степняков, и я сильно сомневалась, что он просто отпустил их на все четыре стороны. Врать, пусть и ради благих целей, мне не хотелось.
– Я ни разу не видела и не слышала, чтобы он так поступал, – выкрутилась я. А что, чистая правда, Тайрен мне тогда ничего на этот счёт не сказал, а переспрашивать я не стала. – Но твой отец-император, Ючжитар, никогда не был жесток. Если он кого-то карал, то только потому, что это было необходимо, и так, как было необходимо. А все эти изуверства, вроде закапывания в землю, сожжения или разрубания на части – это жестокость ради жестокости. Так нельзя обращаться даже с изменниками. Потому что тогда ты станешь ещё хуже, чем они.