— Подонок! — выкрикнула она первое, что пришло в голову, вскочила и бросилась к вешалке.
Георгий, не медля, пришел в себя, но с места не двинулся, а глядел, как она лихорадочно надевает пальто, потом не может сразу попасть шарфом под капюшон, потом торопливо сует шапку в сумочку — надевать шапку перед зеркалом было бы, конечно, некстати.
— Это же все было для тебя, дура, — отчетливо сказал Георгий.
— Что? — она замерла.
— Дура! — спокойно повторил он.
Она метнула в него взгляд, и (Георгий готов был поклясться) — сквозь все наносы, сквозь все завалы и театральный беспорядок — пробилось древнее как мир восхищение.
Дверь захлопнулась.
Георгий понял, что счастлив.
Сашулька, пошатываясь, вышел из будки, и вдруг с внезапной яростью, с решимостью, какой никогда не искал в себе — врезался в толпу у магазина, свирепо ввинтился за одно волшебное мгновение до прилавка, и, сквозь неистово сжатые зубы, бросил, сверля взглядом продавца:
— Четыре!
Выгреб и грохнул на прилавок деньги.
Открыв дверь, осторожненько пронес сумку с "Агдамом" по коридору, переступая через кошек и до озноба опасаясь звякнуть: старуха не выносила запаха алкоголя почти в такой же степени, как запаха собак.
"Счастлив, хм. Я счастлив, — думал Георгий. — Она — моя". Он одиноко сидел на тахте, барабанил пальцами по живому копыту и ощущал странную раздвоенность. Копыто отзывалось глухим, неверным звуком. Он продолжал постукивать, звук постепенно захватил его подобьем мелодии, он стал подгонять мелодию пальцами, пытаясь уловить теперь в дроби подсказку, последний и ясный ответ. Но вместе со звуком откуда-то взялось и входило ощущение, деспотически располагаясь внутри — беспокойное ощущение, что не вполне реальное что-то — что? — таилось в основании счастья. Весь проект, от цоколя до отливной доски он продумал и высчитал сам. Он держал себя в строгой узде. Он не доверял волнам, а доверял суше. И вот теперь — дом окончен, и даже выкрашен, против проекта, в победные цвета. Но что-то не очень радостным было сознанье последней победы.
Хериков приехал точно в срок. Долго вытирал ноги, беспокойно стреляя глазами внутрь квартиры.
— Геныч! — оживленно крикнул Георгий ему навстречу. — Проходи!
— Здравствуй, Шамиль, — сказал Хериков.
Он выглядел сдержанным, корректным и вдумчивым.
— Ага, давай, — ответил Шамиль.
Хериков вынул четыре бутылки водки и две красного. Это было серьезно. Маринка, уже навеселе, презрительно отвернулась и переменила ноги. Она сидела так глубоко и низко в диване, что ноги невольно стояли красивым рядом "смерть Пабашкину", как выражался Арсланбек. (Звонил ей Шамиль, уже завалив экзамен, сказал лениво: "Да ладно. Че у вас там случилось? Гога? Будет. Да ладно. Я приглашаю). Зато Тамарка, обалдев от того, что пришло столько дипломатов, церемонно подала Гене руку для поцелуя не той стороной. Гена вдумчиво поцеловал широкую ладонь.
— Ой, щекотно, — сказала Тамарка.
Георгий усадил Херикова на диван, разлил.
— Ну, за всеобщий экзамен! — произнес он.
Выпили до дна. Маринка с решительным и злым выраженьем, даже не закусила. Гена вдруг почувствовал жалость. Жалость к девушке, загубленной неправильным таким образом жизни и трагическими всеми обстоятельствами.
"Бедная, — думал Гена. — Это все у ей наносное. В окружении этих подонков (он хмуро поглядел на друзей) — она не знала с ними такой правильной жизни и хорошей любви. Вот пьет, — он с нежностью посмотрел на ее профиль. — Отчего пьет? От хорошей жизни не пьют…"
— Марина, — тихо сказал он, внезапно потянувшись к ней на диване.
— Чего-о? — она брезгливо и удивленно взглянула поверх плеча.
— Марина… Не надо пить…
— Что-что-что-о-о? — развернувшись всем телом, сказала она, и от неожиданности поставила бокал на стол.
— Не надо пить, Марина, — медные глаза его, в нарушение правил, добровольно лучились.
Марина дрогнула.
— Почему? — шепотом спросила она, придвинувшись.
(Георгий, заметив, что дело само пошло на лад, подмигнул Шамилю).
— Не нужно… — Хериков оглянулся на Георгия, — они… Они хотят тебя напоить…
— Врешь? — Марина склонилась еще ближе, русые волосы коснулись Гены. — А зачем? — шепот ее стал заговорщическим.
— Чтобы… — Гена остановился.
Он спохватился — что же выйдет, если скажет как есть; "Они хотят отдать тебя мне?" "А ты-то что ж, дурак, не хочешь, что ли?" — смутно представилась ответная мысль.