Ротный и майор вернулись, дали водителю четырехгранник. Сами полезли в кабину греться.
На 427-й один за другим зажглись восемь огоньков. Солдаты курили, отогревая теплым дымом сигарет посиневшие губы и пальцы.
— Хорошо… — сказал Сапер Ланшенкову, глубоко затянувшись.
Хотел добавить что-то еще, но струя пулеметного огня секанула поперек дороги. Трассеры красным пунктиром прошипи тьму.
Стреляли с заставы, только что переданной "зеленым".
БМП впереди дала предупредительную очередь по небу. Остальные молчали. Комбат, видно, решил не ввязываться в перестрелку.
Ланшенков услышал, как Сапер прохрипел ему что-то на ухо и несколько раз судорожно всосал ртом воздух.
— Что? — переспросил Ланшенков. — Что???
Сапер сидел в прежнем положении, лишь голову запрокинул назад — глядел в небо.
— Сапер! Ты как?! — крикнул Ланшенков.
Тот молчал.
К 427-му подбежал ротный. Тряхнув Сапера за плечи, заорал водителю:
— Включайте фары! Куда его зацепило?
Сапера аккуратно спустили с брони, положили на дорогу в желтый круг электрического света. Красная змейка крови заскользила по льду к обочине.
— Шея…….сказал, вставая с колен, ротный. — Навылет.
Пуля вышла из затылка…
Прапорщик присел на корточки и потрогал левое запястье Сапера.
— Пульс пока прощупывается, — сказал он.
Два солдата отрезали рукав бушлата. Санинструктор вколол в начавшую остывать серую руку промедол. Перетянул ее резиновым жгутом. Подождав, пока набухнет вена, поставил капельницу.
— Потекло… — сказал Ланшенков.
Связавшись с комбатом, ротный закричал в ларинг шлемофона:
— У меня "трехсотый" или "ноль двадцать первый"… Как понял?
— Вези его на 46-ю! — ответил комбат.
Там был медпункт.
Сапера положили на БМП. Водитель включил зажигание. Машина дернулась, пошла в гору.
— Ставь вторую капельницу! — крикнул ротный.
Санинструктор поставил, но жидкость не пошла. Замерзла.
— Б..! — выругался ротный.
Потом взял чей-то бушлат, накрыл им Сапера.
Тот лежал на ребристом листе акульей морды БМП, смотрел наверх.
В небе болталась шлюпка месяца.
— Б..! — опять выругался ротный. Гримаса исказила его лицо.
Приехали на 46-ю. Положили Сапера на плащ-палатку и понесли в кунг — к врачу. Тот минут пять возился, слушал пульс, осматривал рану.
Наконец открыл дверь, вышел на улицу, сказал:
— Все… Пуля пробила шейные позвонки… Перелом основания черепа… Кровоизлияние в мозг… Все.
Сапера вынесли на свежий воздух и опять положили на броню.
Он был похож на гранату, из которой вытащили запал.
В небе висели осветительные бомбы, и лицо Сапера было хорошо видно.
Кожа его стала похожа на лист вощеной бумаги. Из носа и ушей все еще шла кровь. В глазах отражалось небо — то небо, каким оно было двадцать минут назад.
— Закройте ему глаза и накройте лицо, — сказал кто-то.
Сапера завернули в одеяло, подложив под него носилки.
Через пять минут одеяло припорошил снег.
Вокруг БМП с телом Сапера кольцом стояли солдаты. Курили.
В глазах одного застыл вопрос: "Сапер, почему — тебя?" В глазах другого: "Прощай".
В глазах третьего: "Лучше — тебя, чем меня".
В глазах четвертого: "Если не повезет, скоро встретимся".
В глазах пятого: "Б…"
В глазах ротного — слезы.
Никто из них не хотел стать ПОСЛЕДНИМ СОВЕТСКИМ СОЛДАТОМ, УБИТЫМ В АФГАНИСТАНЕ.
Сапер взял это на себя и тем самым спас несколько десятков тысяч людей, которые в тот момент все еще оставались на земле Афганистана.
А заодно поставил точку на этой войне.
Январь-февраль 1989 года
Олег Борушко
ПРОДАЮТСЯ ЩЕНКИ
Памфлет
Из окна персонального автомобиля Москва кажется глубокой провинцией. Мираж объясним, но, как всякий мираж, недолговечен: вскоре сам служебный автомобиль кажется тесноватым, неновым и в целом неподходящим. Георгий вздохнул, проводив глазами машину, пошевелил пальцами в башмаках и тронулся дальше по тротуару.
Особенно ловко бы катить 1-го сентября: на углу Остоженки скоро покажется институт, где товарищи знают тебя исключительно за пешехода, и еще если кожаный плащ совпадает с окрасом машины — черный, и если под лобовым стеклом — красивая пачка сигарет, а шофер празднично умыт и пахнет одеколоном.
— Хорошо! — подумал Георгий.
Денек выдался по-сентябрьски меланхоличный, с тонким дымчатым изъяном — как и положено Дню знаний.