У подъезда Георгий приметил двоих в плащах, один читал газетку, опершись о стену, второй прежде внимательно оглядел Георгия, потом с чувством кивнул Шамилю.
Швейцар помещался в стеклянном кубе посреди тропических растений, разлегшихся во всю ширь подъездного покоя, отделанного каким-то невиданным стройматериалом.
— Это со мной, — сказал зачем-то Шамиль.
В квартире Георгия сначала удивили окна — светлые, на всю стену; затем газовая плита, которая загоралась без спичек: "внутри там это, — пояснил Шамиль, — пьезокристалл, вертишь вот так, а отсюда искра, попробуй". Георгий пощелкал, не скрывая любопытства — до того прогрессивной оказалась конструкция. Третье, что поразило Георгия, был человек, мертво сидящий в одной из проходных комнат за столом. Человек, сложив на столе руки, упрямо глядел в одну точку перед собой. Они несколько раз прошли мимо, человек — ни с места. Наконец, Георгий опасливо кивнул:
— Кто это? — спросил он шепотом.
— Папашка, — весело ответил Шамиль, — кома.
— Что-что?
— Надрался, вторые сутки сидит. Кома.
— А-а, — сказал Георгий.
Еще помнил из первого визита телефонный звонок.
— Алло, нету, не знаю, не будет, — бросил в трубку Шамиль, нажал на рычаг и пояснил:
— Писатель этот… затрахал уже.
— Какой писатель? — спросил Георгий, тряхнув чубом.
Звонит по пять раз, придурок, просит прийти книжку подарить, я ему говорю, ну давай, дари, а он: "А дедушка дома?", утомил, падло.
Мама Шамиля, полненькая, с хитрыми азиатскими глазками дочка зампреда, подозревала Георгия в смертных грехах и тупо верила, что Георгий сбивает сына с пути, поит водкой и подсовывает распутных женщин. Поэтому и учится дитя через пень колоду, и вечно не может сдать свой первый и единственный французский (второго языка Шамиля лишили еще на первом курсе, сделав исключение "по семейным обстоятельствам", как это значилось в приказе).
"Почему ты не дружишь, сынок, с хорошими московскими мальчиками? — передавал Шамиль мамины вопросы, — а все с улицы, аллах знает с кем. Кто он, этот твой Георгий?"
"Да, грустно думал Георгий, пересекая Остоженку у бассейна "Чайка", куда конкурс, кстати говоря, почище институтского, — и чего такого во мне подозрительного, шут знает".
Впереди завиднелось здание института, оцинкованная крыша, ослепительная под утренним солнцем. Георгий любил это здание, этот старинный четырехэтажный дом болотного цвета — вплотную у Крымского моста, на берегу Москва-реки.
Вход приметишь не сразу, он упрятан под землю: разбег моста отрезает первый этаж, и если взглянуть с той стороны Садового кольца, из скверика у кафе-стекляшки — дом окажется вовсе без входа и этажом меньше.
Справа и слева над подъездом, в овальных нишах, вечно зимуют две крупных статуи — Кирилл и Мефодий. Рука Константина-философа, то бишь Кирилла, подана вперед у бедра, и если с угла бросить взгляд вдоль фасада — увидишь одну только большую руку, осеняющую вход в здание.
У самого подножья фигуры золотыми буквами выбито: "В этом здании в апреле 1918 года перед работниками московской ЧК и народной милиции выступил В.И.Ленин".
Входной проем устроен в виде перепончатого аквариума, в каких на Птичьем рынке за Таганкой держат рыб. В правом отсеке встречает доска, на которой вместо приветствия, как и везде, выбиты правила. В левом — сразу три милиционера. Какие страсти кипят за толстыми стеклами аквариума, за спинами постовых, бдительно перекрывших вход в бывший Катковский лицей?
Георгий внезапно увидел Татьяну, как выскочила из машины и пошла за угол. Почему-то норовила появиться, когда не искал, и путала карты.
Вообще, в институт девушек брали без охоты. В правилах приема, что висели при входе, значилось: "…принимаются лица преимущественно мужского пола". Позади правил, за стеклом аквариума, теснились портреты женщин-дипломатов во главе с Коллонтай, внук которой Мишель как раз славился в институте по этой самой части. "Проходной балл на них, этот, очень высокий, — говорил Арсланбек, — минимум генерал-полковник. Поэтому такие страшные".
Но сейчас шла королева, похожая на Йоко Оно. "Королева!" — подумал Георгий. Накануне в толкучке у гардероба увидел Татьяну близко, и коричневое пятнышко возле зрачка на серо-зеленом — ведьмин следок. И, разглядев еще тонкие жилки, пересекавшие полукружья под глазами, ослабел, словно весь настороженный запас нежности сорвался с цепочки и ударился в ноги, сердце, голову.