Они не могли попасть внутрь. И это их бесило.
Стоило мне приблизиться ко входу, как охрана картинно передёрнула затворы автоматов.
— Они у вас не на взводе что-ли были? — усмехнулся я, не сбавляя хода — и мне навстречу из-за спин мрачных мужчин вышел колдун.
Практик, как минимум, в длиннополом пальто и собранными в хвост волосами.
— Господин Апостолов, — чуть склонил он голову, — Князь ждёт вас.
Маг кивнул охране и она расступилась.
За моей спиной тут же послышался вскрик.
— Это ещё что такое? — возмутился высокий полицейский со шрамом, — Какого хрена этого мажора пропускают⁈ Мы уже час здесь торчим!
— Вы не в списке, — не поворачивая головы, ответил колдун, поздоровавшийся со мной, — Он — в списке.
Я вошёл в больницу, не оборачиваясь.
Не потому, что боялся недовольства полиции, а потому что знал: если посмотрю, увижу во взгляде следователя то, что знаю слишком хорошо — зависть, раздражение, страх быть отрезанным от важной информации.
Что поделать… У друзей князя свои преимущества.
Внутри больницы было прохладно и тихо. Как в склепе. Полированный камень, мягкие ковровые дорожки, белые стены с редкими абстрактными картинами. По коридорам сновали врачи в строгих халатах, но никто не смотрел в мою сторону — все были чем-то заняты.
А ещё тут была целая рота охраны.
На каждом повороте — по двое-трое бойцов с оружием и боевыми амулетами. У лестниц — «Витязи» и дежурившие с ними попарно колдуны.
Кажется, Салтыков согнал сюда изрядную часть своей личной гвардии…
Меня сопровождали молча — двое в форме, без опознавательных знаков, и колдун. С самого входа он не произнёс ни слова. Вокруг слышались только шаги, писк аппаратуры за закрытыми дверями палат, и мерное гудение систем жизнеобеспечения где-то в недрах больницы.
Мы миновали два контрольных пункта, прошли через воздушный шлюз, где меня остановили и проверили уровень биологической опасности, и наконец остановились у последней двери в конце длинного коридора.
— Он вас ждёт, — произнёс колдун.
Дверь бесшумно отъехала в сторону.
Воздух внутри палаты был плотным, насыщенным запахом озона, медицинского геля и ещё чего-то — такого, что я не мог определить, но что заставило мою кожу покрыться мурашками.
Свет был приглушён, рассеян, и в помещении будто-бы царили сумерки.
В длинной медкапсуле лежал Пётр.
Точнее — то, что от него осталось.
Части торса нет, рука и нога оторваны… Князя окружали модули жизнеобеспечения, кристаллические провода, магические руны, мерцающие в воздухе, десятки трубок были присоединены к Петру с разных сторон.
Но я обратил внимание на другое — у Салтыкова не было половины головы…
— Дерьмо…
Я замер на пороге, чувствуя, как мысли спотыкаются, сталкиваясь друг с другом в беспорядке.
Там, где должна была быть левая часть черепа, там теперь зияла аккуратная, но страшная выемка — вместо кожи и костей — слои биомеханической поддержки, свечение ментальных каналов, мерцающие голограммы нейроактивности, полупрозрачный гель…
— Так себе зрелище, согласен.
Голос, раздавшийся сбоку, едва не заставил меня подскочить на месте. Тело Салтыкова настолько приковало мой взгляд, что я не заметил, что в палате есть кто-то ещё. Ругнувшись, и погасив активированное на ладони боевое плетение, я развернулся — и замер.
Из тени, скрывающей стул в углу помещения, сидел второй Салтыков.
Тот же профиль, тот же нос, те же волосы, то же телосложение… Те же глаза, только чуть более… «Холодные».
Его лицо было идеально, слишком идеально. Ни морщин, ни эмоций. Он стоял неестественно прямо и смотрел на меня, нелепый в джинсовом костюме, который Пётр никогда бы не надел.
— Извини, что напугал, Марк, — произнёс он спокойно.
Голос был знакомым, но не таким, как у того, кто лежал в капсуле. Более… Чистым. Более… Неестественным. Как будто его владелец не до конца научился говорить, не до конца освоился с речью.
И тут до меня дошло.
— Так вот как выглядят твои клоны, — прошептал я, подходя ближе, — Охренеть…
Они были соединены. Тонкой, едва различимой даже моим колдовским зрением, связью между оригиналом и копией.
Пётр говорил через клона! Использовал его голос, чтобы не терять достоинства, чтобы сохранить образ. Чтобы я видел не кусок мяса, а власть, которая не собирается умирать!