Рогаченко. Милорд, сыграйте мою любимую!
Петушков. Слушаюсь, ваша честь! (поет.) "Не падайте духом, поручик Голицын, корнет Оболенский, налейте вина!" А знаете, почему она вам так нравится?
Рогаченко. Почему же, милорд?
Петушков. Потому что… (поет.) "Мы все проиграли и все потеряли"… Кончилась ваша эпоха, господа!
Рогаченко. Моя? (Смеется). Только начинается.
Петушков. Как бы вам в Париже не оказаться таксистом. Свирский. Ну, хватит! Садитесь! У всех налито?
Все присаживаются к столу.
Я не буду оригинальничать, давайте поднимем бокалы за нашу страну, за всех наших родных и друзей, которые там.
Рогаченко. За родину в самом высоком смысле этого слова.
Инна. А можно мне? Я говорить, конечно, не умею, вы меня простите. Я маму вспомнила… (Волнуется.) Умирала она долго… и уже почти… говорит; мне: "Ты, дочка, не плачь, мать у тебя останется. Это твоя родина". Вот так…
Свирский. Как хорошо, какие все же у нас люди… (Расчувствовавшись, целует Инну в щеку.)
Все пьют, кроме ПЕТУШКОВА.
Дергулин. Ты что не пьешь-то? Не любишь что ли родину?
Петушков. Нет.
Дергулин. Послушайте, что он говорит! Родину не любит! Дай я тебе закуски положу, а ты выпей!
Рогаченко. И все-таки мне не ясно ваше кредо, Александр Николаевич.
Петушков. Кредо? Нет креда! Это ваш удел — любить! Особенно, когда приедете в отпуск… прошвырнуться на своем "фордике" по родной Новгородчине. Только ветчинки особой отсюда захватите, а то от кильки в томате живот прошибет… Впрочем, и кильки уже нет! Вы многих посадили, когда в КГБ работали?
Рогаченко. Я в "ящике" работал. А родину нужно любить! Гордиться ею.
Петушков, (яростно). Неужели вы ничего не понимаете? Неужели вам не стыдно?
Пауза.
Рыжиков. А я с ним согласен. Много, слишком много говорят у нас о родине. А делают мало.
Рогаченко (дав волю раздражению). Какое тонкое замечание, мин херц!
Рыжиков. Вы меня "мин херцем" не называйте, у меня имя есть… Простые люди, между прочим, о родине много не говорят.
Рогаченко. Это вы себя к простым людям относите, мин херц?
Рыжиков. А кто же я еще? Я ведь не дипломат, техникум закончил, потом заочно доучивался. Я в деревне родился и землю люблю.
Рогаченко. Землю, значит, любите? А кем вы раньше работали? До счастливой встречи с послом?
Рыжиков. Заместителем начальника цеха. А что?
Рогаченко (зло). Зачем же вы за границу подались, борец за идеалы? Родина-мать позвала? Поднимали бы свое производство, выдавали бы на-гора!
Рыжиков (вспыхнув). Вы на меня не кричите!
Рогаченко (потеряв контроль). Вас просто зависть гложет! Держитесь вы за это место, зубами в него вцепились… и всех вокруг ненавидите! А тут есть люди поумнее вас, и много языков знают, и опыт, и патриоты, между прочим, не меньше вас…
Свирский (твердо). Прекратите, Леонид Иванович!
Рогаченко (захлебываясь от ярости). А что это за подковырки? Сам годами бегает в роли ключника, жену-библиотекаря заставляет копаться… черт знает в чем…
ПЕТУШКОВ встает, берет РОГАЧЕНКО за лацканы пиджака и с силой поднимает с дивана. Напряженная пауза. Телефонный звонок. ВАЛЯ хватает трубку.
Валя (в трубку). Алло, алло! Йес, Москоу! Москва? Москва? Да, да, мамочка, это я! Ты здорова? Как нога? Ты ходила на процедуры? (Слушает.) Хорошо, очень хорошо, все прекрасно, просто изумительно! Я говорю: пре-красно! Погода дивная. Хожу в бассейн, делаю зарядку… Алло! Алло! Почему прервали?!
Петушков (отпустив Рогаченко). Извините, Леонид Иванович! (Весело) Товарищи, поехали все на один вечер в Париж! (Поет.)
Занавес
Там же через месяц. Некоторые изменения в интерьере: бронзовая женщина с пепельницей покинула гостиную, два пейзажа перекочевали из гостиной в кабинет и из кабинета исчез бар. Перед посольством проходит митинг: гул голосов, выкрики, скандирование лозунгов. ПЕТУШКОВ, задрав ноги, сидит на диване. ИННА орудует тряпкой.