— Как скажете. Но я бы рекомендовал Нью-Йорк. Там можно без труда затеряться, да и работы всегда полно, если захотите работать.
— Нью-Йорк так Нью-Йорк, — согласился я.
— Пошли, снимем вас на паспорт. И через три часа уже будете в самолете.
Мы вместе пересекли пустынный плац, по которому ветер гонял султанчики пыли. Мне стукнуло в голову увидеть в этих султанчиках призраки курсантов, погибших на фронте и вернувшихся поодиночке плясать и кружиться у себя на плацу самым невоенным образом, как только им заблагорассудится.
— Я сказал, что о ваших шифровках знали только трое… — начал Уиртанен.
— Ну и что?
— Вы даже не спросили, кто был третий, — закончил он фразу.
— Кто-нибудь, о ком я хоть краем уха слышал?
— Да, — сказал Уиртанен, — только, увы, его уже нет в живых. Но вы регулярно поносили его в своих передачах.
— Вот как?
— Вы именовали его Франклин Делано Розенфельд, — сказал Уиртанен. — И он каждый вечер с восторгом слушал вас.
В третий и — судя по всему — последний раз я встретился с моей Голубой Феей-Крестной, как уже отмечал, в пустующем складском помещении напротив дома, где скрывался с Рези и Джорджем Крафтом.
Я не ринулся наобум в мрачный неосвещенный склад, не без оснований ожидая встретить там кого угодно: от засады Американского Легиона до израильских парашютистов, готовых схватить меня.
С собой я прихватил пистолет, один из "люгеров" железногвардейцев с патронником для мелкашки. И держал его не в кармане, а в руке, заряженный и снятый с предохранителя, готовый к бою. Сначала я из укрытия осмотрел переднюю дверь склада. Свет там не горел. Тогда короткими перебежками от одних мусорных баков к другим я подобрался к черному ходу.
Попробуй кто схватить меня, попробуй кто схватить Говарда Кэмпбелла-младшего — всего прошью дырочками, мелкими, как иглы швейной машины. Должен сказать, что все эти броски и перебежки от укрытия к укрытию вызвали у меня прилив любви к пехоте. Неважно, к чьей.
Человек — пехотное животное, подумал я.
Из задней двери склада пробивался свет. Заглянув в окошко, я увидел картину безмятежного покоя. Полковник Фрэнк Уиртанен — моя Голубая Фея-Крестная — опять сидел на столе, поджидая меня.
Он стал совсем глубоким стариком, безволосым и гладким, как Будда.
Я вошел в дверь.
— Я-то думал, вы давно в отставке, — сказал я ему.
— Уже восемь лет как, — ответил он. — Построил дом на берегу озера в Мэйне. Топором, теслом да собственными руками. Меня отозвали из отставки как специалиста.
— В чем? — спросил я.
— В вас, — ответил он.
— С чего вдруг интерес ко мне?
— Это мне и поручено выяснить.
— Зачем я нужен израильтянам — абсолютно ясно, — пожал я плечами.
— Верно. Но абсолютно неясно, с чего вами так заинтересовались русские.
— Русские? — переспросил я. — Какие русские?
— Эта женщина, Рези Нот, и старик-художник, именуемый Джордж Крафт, оба работают на коммунистов. Агента, именующего себя Крафтом, мы "пасем" еще с 1941 года. И не препятствовали женщине въехать в страну, потому что хотели выяснить ее планы.
У меня подкосились ноги, и я рухнул на какой-то ящик.
— Вы убили меня всего лишь парой тщательно подобранных фраз, — простонал я. — Насколько я был богаче всего лишь секунду назад!
— Друг, мечта и любимая — Alles Kaput, — сказал я.
— Друга вы не потеряли, — возразил Уиртанен.
— То есть?
— Он — как вы, — объяснил Уиртанен. — Способен быть несколькими людьми сразу и каждым из них — абсолютно искренне. Это дар такой, — улыбнулся Уиртанен.
— Что он вокруг меня затеял?
— Хотел выпихнуть вас из Америки куда-нибудь за границу, где потом можно было бы вас похитить с меньшей опасностью международного скандала. Это он подбросил Джоунзу ваш адрес, он же и навел на вас О'Хэа и других патриотов, возбудив страсти. Все это часть плана побудить вас уехать.
— Мексика… Он заставил меня поверить в мечту о ней.
— Я знаю. В Мехико-Сити вас уже ждет самолет. Прилети вы туда, вам на земле и двух минут не провести. Тут же отправились бы в Москву новейшим реактивным самолетом с оплаченным билетом и туром.
— Доктор Джоунз с ним заодно?
— Нет. Доктор Джоунз искренне радеет о вас. Он — один из тех немногих, кому вы можете довериться.
— Я-то на кой ляд в Москве понадобился? На кой ляд русским старый заплесневелый ошметок списанного барахла второй мировой войны?
— Хотят предъявить вас миру как убедительное доказательство того, что в нашей стране скрывают фашистских военных преступников, — объяснил Уиртанен. — А также надеются, что вы сознаетесь во всевозможном сотрудничестве американцев с нацистами с самого становления нацистского режима.