— Осторожно, осторожно! — крикнула она, размахивая руками, так что паре мальчишек пришлось уворачиваться от нее.
Она посмотрела через плечо и увидела его, вырезальщика, пробиравшегося через людской поток, длинные ноги все ускоряли шаг, чуть не задели клетку с курами, те зашумели и замахали крыльями. Птичница кричала на него, напуганная суматохой, этот город дик и безумен для тех, кто приезжает сюда из деревень сбыть свой товар.
Она уже бежала мимо собора Святого Николая и площади, где мясники и мелкие торговцы держали маленькие палатки с говяжьими языками, бараньими желудками и свиными частями. Вся площадь провоняла копотью, солью и тухлятиной, и на нее слетались тучи мух. Желудок Молли свело от голода. Она протиснулась мимо торговцев, служанок с полными корзинами, тучных дам с дочерьми и сыновьями, которых они крепко прижимали к себе. Прошла мимо руин разрушенной церкви, которая так и стояла еще с тех пор, как Молли приехала в город. Да, со времен пожара минуло много лет.
Ей оставалось только добраться до следующей улицы, которая выходит на площадь Хойбро. Там было много мест, где можно затеряться. Увы, камни мостовой были скользкими от жира и крови. Она поскользнулась и попыталась удержать платье, чтобы не запачкать его. Она ударилась коленом и рассекла руку, но быстро встала и побежала к улочке.
— Остановись, подожди, — крикнул он у нее за спиной.
Но она бежала, бежала дальше.
До площади Хойбро было еще далеко, и она, кажется, вывихнула колено, оно скрипело и саднило. Она зачем-то вбежала в маленькие ворота в небольшой переулок между новым и старым домами, стоящими вплотную друг к другу.
Черно-серая дворняга с красными глазами, тощая полукровка, прыгнула на нее и укусила за руку, Молли упала. Собака вцепилась крепко и тянула руку на себя, и на ней появилась рана. Пытаясь выхватить шпильку для волос, Молли вспомнила, как Анна всегда говорила, что она спасет ей жизнь. Сейчас?
— Прочь, прочь, прочь! — раздался громкий мужской голос за ее спиной.
Собака испуганно отскочила, получив удар по задним лапам, и укрылась в зарослях бурьяна.
Молли оглянулась. Он встал перед ней и протянул ей руку. Лицо больше не было отчаянным и нахмуренным, но обеспокоенным чем-то для нее непонятным. Ей захотелось в него плюнуть, закричать на него изо всех сил. Но если она даст волю злости, он может просто уйти и дать собаке завершить свое дело. Ей не хотелось брать его руку, она встала, опираясь на дощатый забор. Платье Анны было изорвано в клочки. Ее собственное платье было совершенно испорчено. Везде дыры, пятна крови и грязь. Теперь потребуется целое состояние, а у нее нет ничего. Времени, чтобы убрать кровь и грязь. Денег на починку. Возможно, на новое платье. Она снова почувствовала злость, но больше того — усталость.
— Уходи, исчезни, — бросила она ему, наконец доставая булавку из волос. — Я тебя заколю, если ты меня тронешь.
Вырезальщик сделал шаг назад и выглядел испуганным.
Это ее удивило.
— Ты должен быть в тюрьме, тебя арестовали, — сказала она.
— Это был не я, я бы никогда не… Я ее не трогал, это…
— Я не дура. Я тебя видела. В коридоре, — солгала она, чтобы быть убедительнее.
— Это верно. Я приходил. Но я не такой. Вы должны поверить мне, — сказал он низким дрожащим голосом.
— Я не должна ничему верить. Ты убил мою сестру, — выпалила Молли, не желая переходить с этим человеком на «вы». — И ты шел за мной. Чтобы убить меня. Чтобы сделать из меня вырезку! — закричала она в надежде, что кто-то услышит и придет ей на помощь.
Глаза мужчины округлились.
— Нет, ради бога, я, я…
Молли посмотрела на платье, лежащее на земле, и потеряла дар речи, потеряла желание нападать, защищаться, бороться со всем этим. Меньше чем за неделю жизнь превратилась из тяжелой в невыносимую. После смерти Анны она не сможет больше ни платить за комнату, ни кормить себя и Крошку Мари. Даже на новое платье у нее не было денег. С тех пор как Анна пропала, у нее не было ни одного посетителя.
— Мне нужно с вами поговорить.
— Поговорить? Я не хочу с тобой разговаривать. Я не хочу даже слышать твою исповедь и твои мольбы.
Молли разозлилась. На себя, на него, ей хотелось ругаться, но в то же время ее удивляла его внешность. Он выглядел довольно странно, но не опасно. Рубашка мятая, галстук грязный, сюртук велик. Как огородное пугало. Анна называла его поэтом. Об этом Молли ничего не знала. Для нее это слово — как хлопья снега, красивое и холодное, и исчезало быстрее, чем его можно взять в руки.