В отеле она не ночует, и поэтому покидает его поздно ночью по возвращении Левина.
Понедельник, 11 марта. — То же самое.
Вторник, 12 марта. — Как обычно, в девять тридцать, Глория с ребенком выходит их отеля «Босежур». Десять пятнадцать: в отеле объявляется Мосс и справляется о Левине. Тот сразу же пакует свой багаж и сносит его вниз, пока Мосс остается один в номере.
Без пяти одиннадцать. Глория замечает Левина и бросает ребенка, оставив его на попечение мадам Мегрэ. В несколько минут двенадцатого она со своим компаньоном входит в отель «Босежур». Они присоединяются к Моссу и втроем о чем-то спорят более часа. Мосс уходит первым. В двенадцать сорок пять Глория и Левин покидают гостиницу и Глория в одиночестве садится в такси.
Она направляется к скверу и забирает ребенка.
Затем едет к воротам Ноелли, потом дает адрес вокзала Сен-Лазар, внезапно останавливает машину на площади Сент-Огюстен, где пересаживается в другое такси.
Она выходит недалеко от Монмартра и Больших Бульваров. Ребенок по-прежнему с ней.
Страница приобрела живописный вид, поскольку Мегрэ украсил ее набросками, походившими на детские рисунки.
На следующем листе он проставил даты, когда следы действующих лиц потерялись.
Графиня Панетти — 16 февраля.
Последним ее видел шофер «Клариджа», когда она садилась в шоколадный «крайслер» своего зятя.
Кринкер —?
Мегрэ колебался, написать ли против него воскресенье, 17 февраля. Ведь никаких доказательств, что именно он был в числе тех троих, кто выходил из такси на улице Тюренн.
А если так, то тогда его след теряется в один день со старой дамой.
Альфред Мосс — вторник, 12 марта.
Он первым около полудня покинул гостиницу «Босежур».
Левин — вторник, 12 марта.
Через полчаса после Мосса, как только усадил Глорию в такси.
Глория и ребенок — дата та же.
Спустя два часа их видели в толпе на перекрестке в районе Монмартра.
А теперь было воскресенье, 17 марта. С 12 числа не поступило ничего достойного упоминания. Только розыск и все.
Луч солнца остановился на его лице. Прищурившись, Мегрэ сделал еще несколько рисунков, потом подошел к окну и стал разглядывать тянувшийся по Сене караван барж, толпы разнаряженных людей на мосту Сен-Мишель.
Мадам Мегрэ, должно быть, прилегла, как обычно она делала по воскресеньям, но теперь заснуть ей вряд ли удастся.
— Жанвье! Не заказать ли нам пива?
Жанвье позвонил в «Брассери Дофин», и хозяин привычно спросил:
— И бутербродов?
Приглушенно зазвонил телефон, и Мегрэ понял, что дотошный судья Доссен тоже сидит в кабинете и, как комиссар, на свежую голову пытается разложить все по полочкам.
— По-прежнему никаких сведений об автомашине?
Было забавно думать, как в это прекрасное, пахнущее весной воскресение, бравые сельские жандармы, покинув мессы и маленькие кафе, охотятся за «крайслером» шоколадного цвета.
— Можно полюбопытствовать, шеф? — спросил Люка между телефонными звонками ненадолго заглянувший к Мегрэ.
Он внимательно изучил работу комиссара и покачал головой.
— Почему вы мне ничего не сказали? Я тоже нарисовал таблицу, только более полную.
— Но без этих славных рисунков! — усмехнулся Мегрэ. — О чем можно больше узнать по телефону? О машине? О Моссе?
— Кстати, о машине. Огромное количество шоколадного цвета. К сожалению, когда начинаешь уточнять, многие оказываются не шоколадными, а каштановыми, и вообще — «ситроенами» или «пежо». Проверяется все подряд. Уже звонят из пригородов и вот-вот начнут трезвонить за сотню лье от Парижа.
К этому часу, благодаря радио, в дело включилась вся Франция. Оставалось только ждать, и это было не так уж неприятно. Рассыльный из пивной принес огромный поднос, уставленный кружками, с грудой бутербродов, и у него явно был шанс повторить свой поход.
Открыв окно навстречу солнечному теплу, все принялись было пить и есть, но тут появился щурящийся, словно попавший из темноты на свет, Моэрс.
В отделе его знали плохо, так как теоретически ему тут нечего было делать. И все-таки он спустился с верхотуры, где был вынужден в одиночестве находиться в своих лабораториях.
— Прошу прощения, что помешал.
— Кружечку пива? Тут еще осталось.
— Нет. Спасибо. Вчера перед сном мне пришла в голову идея. Поскольку все думали, что синий костюм безоговорочно принадлежит Стювелю, то и изучали лишь пятна крови. А так как костюм все еще у меня наверху, я сегодня с утра исследовал его на пыль.
Это была такая деталька, о которой в данном случае действительно никто не подумал. Моэрс изучал каждый отворот одежды, долго выбивал его, чтобы вытрясти малейшую пыль в пакет из плотной бумаги.
— Нашел что-нибудь?
— Древесные опилки, очень мелкие, но в значительном количестве. Я бы даже сказал древесная пыль.
— Как на пилораме?
— Нет. Такая пыль образуется при более тонкой работе.
— Столярной, например?
— Возможно. Я не очень уверен в этом. На мой взгляд, они еще тоньше, и я завтра посоветуюсь с заведующим лабораторией, прежде чем делать окончательный вывод.
Не дослушав до конца, Жанвье схватил адресную книгу и принялся изучать все адреса на улице Тюренн.
Там было множество самых разнообразных ремесленников, подчас даже весьма необычных, но, как назло, почти все они имели дело с металлами или картонажем.
— Я просто мимоходом зашел сказать вам об этом. Даже не знаю, может ли это пригодиться.
Мегрэ тоже не знал. В подобных расследованиях никогда нельзя предвидеть, что может понадобиться. Во всяком случае это подкрепляло утверждение Франца Стювеля, что у него нет синего костюма.
Однако почему в таком случае у него синее пальто, так плохо сочетающееся с коричневой парой?
Телефон!
— Откуда?
— Ланьи.
— Похоже, мы приближаемся к цели, — выдохнул он, положив трубку. — Звонили из жандармерии Ланьи. Месяц назад их там переполошила история с машиной, упавшей в Марну.
— Вот уже месяц, как она упала в Марну?
— Насколько я понял, это так. Бригадир, с кем я сейчас разговаривал, объясняя, нагородил такого, что я окончательно запутался. К тому же, он все время называл имена, которые мне ничего не говорят. Короче, примерно месяц назад…
— Он назвал тебе точную дату?
— 15 февраля.
Довольный проделанной ранее работой, Мегрэ справился в своей таблице.
15 февраля. — Графиня Панетти и Глория выехали из «Клариджа» в семь часов вечера на машине Кринкера.
— Так я и думал. Вот увидите, все это окажется весьма серьезным. Та старуха живет одиноко в доме прямо у воды и сдает напрокат рыбацкие лодки. Пятнадцатого вечером, как и обычно, отправилась в кабачок. Она заявляет, что, возвращаясь к себе, слышала громкий всплеск в темноте. Она уверена, что произвести его могла только упавшая в Марну машина.
Был как раз паводок. Узкий съезд с главной дороги оканчивается у воды, и от покрывшей его грязи он очень скользок.
— Старуха сразу же сообщила об этом в жандармерию?
— Лишь на следующий день она проговорилась в кафе. Потом Пошли разговоры. Наконец слухи дошли до одного из жандармов. Тот допросил ее.
Жандарм отправился было на место происшествия, но река разлилась, к тому же течение такое сильное, что переправа была нарушена на две недели. Уровень воды только-только опустился до нормы. Кроме того, я думаю, до этого они не принимали дела всерьез. Но вечером, как только получили наше сообщение о розысках автомобиля шоколадного цвета, им позвонил человек, живущий как раз около места пересечения шоссе и съезда с него. Он заявляет, что видел в прошлом месяце, как в темноте машина такого цвета разворачивалась около его дома. Он торгует горючим, всегда рад услужить клиенту, в доме почти не сидит, вот и в тот час он был на улице.
— Во сколько?
— Около десяти вечера.
Чтобы добраться с Елисейских полей до Ланьи, не нужно и двух часов, но Кринкер, очевидно, сделал крюк.