В отличие от своего бригадира, который этой писаниной прямо упивался, комиссар был удручен и особого значения ей не придавал.
— О чем вы думаете, патрон?
— Ни о чем. Я в затруднении.
— Отпускать его или нет?
— Да нет, это дело судебного следователя.
— Иначе говоря, вы позволите, чтобы его выпустили?
— Не знаю. Я думаю, а не начать ли нам это дело сначала.
— Как пожелаете, — обиженно откликнулся Люка.
— Это не помешает тебе продолжать свою работу. Если мы будем мешкать и дальше, то вообще ничего больше не найдем. Всегда так: стоит только прессе заикнуться о каком-то деле, как находится масса людей, которым что-то известно, и нас захлестывает информация.
— Не успел найти этого шофера, как надо искать того, о котором говорила мадам Мегрэ.
Раскурив трубку, Мегрэ открыл дверь и не увидел ни одного инспектора. Все были в разгоне, заняты этим фламандцем.
— Вы решили окончательно?
— Думаю, что да.
Даже не зайдя в свой кабинет, он вышел из управления и сразу же остановил такси.
— Угол улиц Тюренн и Франк-Буржуа.
Слова, вертевшиеся целый день в голове, были произнесены.
Никогда прежде этот квартал не переживал такой известности. Одно за другим в газетах упоминались имена его обитателей. Стоило кому-то из торговцев или ремесленников зайти в «Гран-Тюренн» пропустить стаканчик, как их встречали полицейские, а на противоположной стороне улицы в «Вогезском табаке», славившемся своим белым вином, поджидали репортеры.
Десять, двадцать раз у них выспрашивали мнение о Стювеле-фламандце, допытывались о его образе жизни.
Поскольку определенной жертвы не выявлено, а найдены только два зуба, все выглядело не очень драматично и больше смахивало на игру.
Мегрэ вышел из машины прямо у «Гран-Тюренн». Бросив взгляд внутрь кафе и не увидев никого из управления, прошел несколько шагов и очутился перед мастерской переплетчика. Вот уже три недели ставни и дверь были закрыты. Кнопки звонка не оказалось, и он постучал, зная, что Фернанда должна быть дома.
Ее не бывало по утрам. С тех пор, как Франца арестовали, каждый день в десять часов она выходила из дома, неся три кастрюли, вставленные одна в другую и охваченные металлической оправой с ручкой наверху. Это была еда для мужа, которую она на метро доставляла в тюрьму Санте.
Мегрэ пришлось постучать еще раз, и только тогда он увидел, как женщина появилась на лестнице, соединявшей мастерскую с полуподвалом. Она узнала его, повернулась что-то сказать кому-то невидимому и лишь после этого открыла дверь.
Она была в домашних туфлях и клетчатом фартуке. Лицо без макияжа. В этой слегка оплывшей женщине никто бы не узнал особу, некогда фланировавшую по прилегающим к Севастопольскому бульвару улочкам. Она производила впечатление хорошей, трудолюбивой домашней хозяйки, в былые времена, по всей видимости, веселого нрава.
— Вы пришли проведать меня? — не без скуки спросила она.
— Вы не одни?
Она не ответила, и Мегрэ, нахмурив брови, направился к лестнице и спустился на несколько ступенек.
Ему уже сообщили, что где-то здесь появлялся Альфонси, который охотно распивал аперитив с журналистами в «Вогезском табаке», но избегал заходить в «Гран-Тюренн».
Он по-свойски расположился на кухне, где что-то скворчало на медленном огне, и, немного смутившись при появлении комиссара, иронически усмехнулся.
— Что ты тут делаешь?
— Вы же видите: как и вы, пришел навестить. На это я имею право, не так ли?
Некогда Альфонси работал в уголовной полиции, правда, не в бригаде Мегрэ. Несколько лет он подвизался в полиции нравов, где ему в конце концов дали понять, что его политические пристрастия делают его нежелательной для этой работы персоной.
Будучи невысокого роста, он, чтобы казаться выше, носил туфли на высоком каблуке, особенно, как говорили злые языки, при игре в карты. Одевался он всегда с преувеличенной роскошью, на руке — обязательный искусственный или настоящий бриллиант.
На улице Нотр-Дам-де-Лорет он открыл частное сыскное агентство, где совмещал должность хозяина и служащего. Единственным его помощником была неопределенного возраста секретарша и одновременно любовница, с которой он проводил вечера в кабаре.
Когда Мегрэ сообщили о его присутствии на улице Тюренн, комиссар поначалу решил, что экс-инспектор пытается выудить кой-какие сведения, с тем чтобы продать их затем журналистам.
Позже стало известно, что его нанял Филипп Лиотард.
И вот он впервые попался на их пути и еще смел ворчать!
— Я жду.
— Что же вы ждете?
— Когда ты отсюда уберешься.
— К сожалению, я еще не закончил здесь свое дело.
— Как знаешь.
Мегрэ сделал вид, что направляется к выходу.
— Что вы собираетесь делать?
— Позвать одного из моих людей и приставить для круглосуточной слежки за тобой. Это мое право.
— Не стоит ссориться, господин Мегрэ!
С видом пай-мальчика он направился к лестнице, по пути подмигнув Фернанде.
— Он часто приходит? — спросил Мегрэ.
— Это второй раз.
— Советую вам не слишком ему доверять.
— Я знаю. Мне знакомы подобные типы.
Не шевельнулись ли в ней смутные воспоминания тех времен, когда она зависела от людей из полиции нравов?
— Как Стювель?
— Нормально. Читает все дни напролет. Он верит, что его оправдают.
— А вы?
Действительно ли он уловил сомнение в ее глазах?
— Я тоже.
Однако в голосе чувствовались нотки тоски.
— Какие книги вы ему носите сейчас?
— Он собирается прочесть всего Марселя Пруста.
— А вы его читали?
— Да.
— Вы будете не правы, если подумаете, что я вижу в вас врага. Вы знаете ситуацию так же хорошо, как и я. Я хочу многое понять. Пока что я ничего не понимаю. А вы?
— Я уверена, что Франц не совершал никакого преступления.
— Вы любите его?
— Это слово ничего не говорит. Нужно другое, более точное слово, чтобы это выразить, но его не существует.
Он поднялся в мастерскую, где на длинном столе прямо перед окном были разложены инструменты переплетчика. Позади в полутени стояли прессы. Проникавшие в помещение лучи освещали среди начатых работ книги, ожидавшие своей очереди.
— У него ведь были постоянные привычки, не так ли? Я был бы очень рад, если бы вы как можно точнее описали мне распорядок его дня.
— Меня уже спрашивали об этом.
— Кто?
— Месье Лиотард.
— Не приходила ли вам в голову мысль, что интересы месье Лиотарда не совпадают с вашими? Еще три недели назад безвестный, он теперь ищет малейшую возможность поднять как можно больше шума вокруг своего имени. Его мало волнует, виновен ваш муж или нет.
— Извините. Если он докажет его невиновность, это создаст ему хорошую рекламу и его репутация утвердится.
— А если муж добьется своей свободы, но неопровержимо его невиновность доказана не будет? Чем больше Стювель будет казаться виновным, тем больше будет и слава адвоката. Понимаете, о чем я?
— Франц во всяком случае понимает.
— Он вам сказал об этом?
— Да.
— Он не любит Лиотарда? Зачем же он его выбрал?
— Он его не выбирал. Тот сам…
— Минуточку. Вы только что сказали очень важную вещь.
— Я знаю.
— Вы сделали это сознательно?
— Возможно. Я так устала от этого шума вокруг нас. И потом, не думаю, что Францу повредит то, что я сказала.
— Когда 21 февраля сюда пришел с обыском бригадир Люка, ушел он не один. Он захватил с собой вашего мужа.
— И вы допрашивали его всю ночь, — сказала она с укоризной.
— Это моя работа. В тот момент у Стювеля еще не было адвоката, так как он не знал, что в отношении его будет возбуждено уголовное дело. И с тех пор он под стражей. Сюда он не возвращался иначе как в компании инспекторов, да и то ненадолго. Однако, когда я предложил выбрать адвоката, он без колебаний назвал имя месье Лиотарда.