— Явления такие, — продолжал Вовенко, — что центральная нервная система — проще говоря, мозг — формировалась в геомагнитном поле. Поэтому она реагирует на малейшие изменения этого поля исключительно чутко — вот взять хотя бы «магнитные бури». Низкочастотные пульсации геомагнитного поля приходятся на диапазон от одной десятой герца до ста герц, а самая большая амплитуда этих пульсаций соответствует диапазону от восьми до шестнадцати герц. Человеческий мозг тоже продуцирует электромагнитные колебания, нервная система вообще является своего рода «электромагнитным образованием» в организме, поэтому внешние электромагнитные поля в первую очередь влияют на нее, по принципу «поле на попе». И, конечно, не случайно частота колебаний, продуцируемых центральной нервной системой человека накладывается на низкие частоты магнитного поля Земли, в диапазоне от ноль целых пяти десятых при дельта-ритме до тридцати пяти-сорока при гамма-ритме. Но в то же время любое действие нервной системы есть следствие химических реакций. Моя идея заключалась в том, чтобы поймать зависимость, так сказать, химии и электромагнетизма. Вот, например, при воздействии магнитным полем определенной частоты на мозг в нем увеличивается количество аммиака, а это значит, что усиливаются процессы анаболизма и наступает торможение, сонное состояние. Центр сна, кстати, локализуют в гипоталамусе — есть в мозгу такой отдел — так как он, по многочисленным наблюдениям, наиболее чувствителен к электромагнитному полю. Ну, а при других параметрах внешнего поля можно вызвать подавленное состояние, страх, депрессию…
— Угу, — перебил его Ковригин, кивнув. — Понятно, доходчиво. Меня вот что интересует: в прошлый раз ты упомянул о «детекторе лжи». Его разработки у вас на какой стадии? Это пока еще теория, или устройство такое сделано уже?
— Уже сделано, — Вовенко опять слабо улыбнулся.
Они оба вдруг словно бы со стороны на себя взглянули — милая беседа, любознательный дилетант внимает снисходительно-усталому профессионалу. Правда, у дилетанта на колене лежит револьвер, пуля из которого способна разнести череп профессионала вдребезги.
— Этот «детектор» в одном экземпляре или он уже… растиражирован?
— Сделано несколько образцов.
— Они все в этом городе?
В ответ Вовенко пожал плечами, неопределенно покачал головой. Тогда Ковригин сунул руку в «визитку», достал оттуда небольшой черный цилиндрик.
— В пределах этой квартиры и даже вне ее нас никто не может подслушать, — сказал он.
— Не в этом дело, — Вовенко вытер вспотевший лоб. — Я контролировал только процесс изготовления — если только я контролировал его полностью — а уж распределение без моего вмешательства происходило.
— Тогда ответь мне на совсем конкретный вопрос: в «замке» Папулова, который он в Григорьево поставил, это устройство есть сейчас?
— Скорее да, чем нет.
— Хм, тяжело с тобой беседовать. Улица Бородина, трехэтажный особняк с зелеными башенками, в котором ваш офис — там есть?
— Там нет.
— Но где-то же еще есть?!
— Есть в лаборатории НИИГР.
— Слава Богу, разродились. В самом здании института?
— Улица Тургенева, семь, цокольный этаж.
Эту квартиру Папулов купил для своей подруги. Подруге весной исполнилось двадцать семь лет. Когда-то она закончила экономический факультет местного университета, после чего работала в бухгалтерии завода электромеханического оборудования.
Инна — так звали подругу — никогда всерьез не занималась спортом, не изнуряла себя диетами, ела на ночь, любила подолгу валяться в постели — и тем не менее была стройной, гибкой, всегда выглядела свежей. Она умудрялась даже выглядеть моложе своих двадцати семи еще лет на пять.
Папулов встретил ее случайно. Она напомнила ему победительниц различных конкурсов, где критериями служат соотношение объема бюста и бедер, длина ног, линия ягодиц и тому подобные параметры. Трудно сказать, чего у него было больше — настоящей, естественной страсти или желания подражать богатым людям на цивилизованном Западе или нефтяном Востоке, берущим в жены фотомоделей и победительниц конкурсов красоты. Итак, Папулов приобрел для Инны квартиру. Конечно, поближе к центру. Разумеется, с телефоном. Этот телефон зазвонил, вернее, даже зачирикал — звук его напоминал пение какой-то экзотической птицы — в тот момент, когда Папулов пил сок на кухне.
— Инна, сними трубку, — крикнул он.
— Ты ведь тоже рядом с телефоном, а мне ползти неохота, — отозвалась подруга Папулова.
Столик с телефонным аппаратом в самом деле находился с другого края кровати. К тому же Инну обижала конспиративность их отношений, ведь у Папулова не было семьи, чего прятаться.
— Подними, подними. Может тебе любовник звонит, а я его спугну, — нельзя было понять, шутит Папулов или говорит серьезно. Инна знала его уже больше года, но никак не могла научиться различать полутона.
Вздохнув, Инна перекатилась через кровать, сняла трубку. Но то, что она услышала, удивило ее: мужской голос потребовал Олега Федоровича.
— Кого? — переспросила Инна.
— Олега Федоровича Папулова. Позовите его к телефону.
Папулов стоял в двери спальни, голый, огромный, обросший по всему телу густой темной шерстью. Инна показала пальчиком с длинным наманикюренным ногтем сначала на трубку, потом на него. Секунды шли. В итоге разыгравшейся пантомимы Папулов все-таки подошел и взял трубку. Голос не был знаком ему. Однако собеседник представился:
— Я — полковник Фомин из областного управления КГБ.
Естественно, о Фомине он слышал, хотя встречаться не приходилось. Задавать в этой ситуации вопросы типа: «Как вы узнали, что я здесь?» мог только кретин. Папулов ответил почти машинально:
— Чем могу быть полезен?
— Не могли бы вы сегодня подойти ко мне в семь часов вечера?
Можно было спросить: «Зачем?», или сослаться на неотложные дела. Но Папулов лишь уточнил:
— На улицу Пархоменко?
На этой улице находилось областное управление.
— Нет, зачем же, тут дело несколько частного характера…
И он подробно разъяснил Папулову, где следует быть в семь часов вечера, попросив никого больше не посвящать в содержание их разговора.
Отдав трубку Инне, Папулов провел ладонью по вспотевшей плеши и попытался отгадать, каким образом там стал известен — нет, не номер телефона, и не то, что он вообще здесь бывает, — а сам факт его нахождения здесь в данное время. Его машина стоит за квартал отсюда. Сейчас за ней наблюдает старший лейтенант милиций, которому он неплохо платит. Подводить Папулова лейтенанту с точки зрения финансового благополучия невыгодно. Никто из приближенных не знал, куда он едет, телохранителей он не брал в подобных случаях, поддерживая с ними связь по радиотелефону. Инна? Исключено, он ее сам выбрал. Выходит, его «вели», за ним следили. Значит, Линник не всемогущ.
Папулов поглядел на часы в хрустальном корпусе, стоявшие на ночном столике — без четверти шесть.
Без трех минут семь Папулов позвонил у неприметной двери с задней стороны дома. Обычно за подобными дверями размещаются ЖЭКи, детские комнаты милиции, разные конторы с ничего не значащими названиями. Дверь открылась, являя взору Папулова ухоженный интерьер: приятного цвета обои, идеально ровный пол, покрытый квадратиками розового и зеленого линолеума. От входа влево размещалась покрытая голубым пластиком дверь, она была полуприкрыта, за ней слышался стук пишущей машинки. Фомин — следовало полагать, что дверь Папулову открыл именно он — жестом показал посетителю на другую дверь, распахнутую настежь. Руки он не подал, только кивнул в ответ на приветствие Папулова. На вид ему было лет пятьдесят пять — пятьдесят семь. С коротким седым «ежиком», худой, одетый в летний костюм, состоящий из серой куртки с короткими рукавами и такого же цвета брюк. Он напомнил Папулову в силу какой-то странной ассоциации хромированную деталь механизма. Жестом худой жилистой руки Фомин указал посетителю на кресло, сам занял место с противоположной стороны стола, на котором были только телефонный аппарат и лампа.