Нет.
Воспоминания о двух (или больше?) идентичных реальностях перепутались. Нужно остановить время — мое психологическое время — и разделить воспоминания, рассовать их по идентичным реальностям, иначе я ничего не пойму в происходящем.
Но если я приторможу время, то — это уже случалось, это произошло только что! — скорее всего, перемещусь в другую идентичную реальность и нужно будто вспоминать опять, а потом еще… бесконечный процесс, который я не смогу контролировать.
Успокоиться. Слушать. Делать выводы. А потом…
Выбрать?
— Кен Бакстер, — задумчиво повторяет Кейт. Миссис Куинберн и не думает отпираться.
— Да! Ну и что? — воинственно заявляет она, и кто-то тихо чертыхается. Мужской голос.
— Кен — наркоман, — продолжает Кейт. По идее, должна возмутиться Лера, я бы возмутился, если бы моей девушке бросили такое серьезное обвинение. Я бы точно возмутился, даже будучи уверенным, что обвинение верно. Возмутился бы просто потому, что нельзя молчать!
Лера молчит, а Кейт продолжает:
— Валерия, я ни в коем случае не хочу… Верю, что вы не знали…
— Я знала, — тихо произносит Лера, и на какое-то время в палате воцаряется такое глубокое молчание, что я слышу, как в коридоре кто-то везет аппаратный столик на колесиках, у этих столиков своеобразный звук, невозможно ошибиться. Сверяюсь с собственным ощущением времени, потревоженным последними перемещениями, но все же способным оценивать реальное время с точностью если не десятка секунд, как прежде, то до минуты — наверняка. Сейчас шестнадцать сорок пять, и через четверть часа медсестры начнут развозить по палатам полдник — кому что, а мне, конечно, ничего, но и сюда кто-нибудь непременно заглянет: проверить и поменять, если нужно, памперс, обтереть влажной салфеткой лицо, в общем, создать видимость деятельности. Значит, в течение четверти часа…
Алена с Кейт могут и не знать об этой послеполуденной процедуре, они не приходили ко мне днем — нынешний день исключение, — но остальным пятичасовая активность персонала прекрасно известна, в том числе Лере. Они должны понимать, что через четверть часа их прервут и, значит, нужно поторопиться.
— Знала? — пораженно восклицает Алена, и я по голосу понимаю, что она способна влепить дочери пощечину, как бывало в той еще жизни… в той… в какой из? Вспоминаю, как Алена кричала на Леру, когда та вернулась домой под утро, неизвестно где проведя ночь, не предупредив и отключив телефон (так думала Алена, а на самом деле кончился заряд и Лера забыла подзарядку дома). Не успеваю об этом толком подумать и тем более попытаться определить, к какой из идентичных реальностей относится воспоминание — хотя бы к какому классу: тому, где есть Кейт или где ее нет и никогда не было в моей жизни?
— Кен хороший человек! — упрямо говорит Лера. — Я его люблю.
Она замолкает на секунду и поправляется:
— Мы любим друг друга.
— Но этот хороший человек подбил тебя на преступление!
— Миссис Волков! — Голос Симмонса.
— Елена, пожалуйста… — А это Гардинер. «Елена», хм…
— Это она! — восклицает Лера, и я легко представляю, как дочь тычет пальцем в сторону миссис Куинберн.
У миссис Куинберн не выдерживают нервы, и она кричит:
— Он щенок! Дурак, сам ни о чем не думает! Даже на колеса просил денег у меня!
— Дороти! — Симмонс поражен до глубины души. Господи, как все перепутано. Должен ведь существовать бесконечный класс идентичных миров, где отношения между этими людьми не такие сложные!
— Помолчи, Остин!
— Миссис Куинберн! — Гардинер тоже возмущен — волнуется то ли за коллегу, то ли за себя.
— Помолчите оба! Раз уж мы все здесь собрались, я скажу! А то вы меня за дуру держите, особенно эта…
Не знаю, на кого кивает миссис Куинберн, все молчат, понимая, что она все равно скажет. Понимают, что скажет правду. Понимают, что наступает момент истины.
И я тоже понимаю: момент истины наступает и для меня.
Я знаю, что скажет миссис Куинберн. Я знаю, в чем вина Деры. Знаю, чего хочет Алена. Чего добивается Гардинер. Почему Кейт пришла в зеленых туфельках на высоких каблуках. Я не могу их видеть, но представляю так же отчетливо, как выражение лица Симмонса, которого я не видел и, скорее всего, не увижу никогда, если…
Если я прав.
А я прав, потому что только теперь (интуиция проявляет себя неожиданно: вспышка, взлет, озарение, послание самому себе из бесконечности бесконечностей) отчетливо представляю, как изменить доказательство шестой теоремы, чтобы без невычислимых функций перейти к седьмой, формулировку и доказательство которой вижу, как запись черным фломастером на белой доске.
Мне нужно было собрать вместе этих людей. Или иначе: перейти в группу идентичных миров, где в нужное время (я его вычислил) в нужном месте (там, где находится мое сознание) собрались нужные люди. Те, кто в той или иной степени причастны к моей жизни и возможной смерти. Те, чьи волновые функции перепутаны с моей.
Мои четыре миллиона двести тысяч фунтов не станут мотивом для убийства. Этого не будет, потому что сейчас на Кейт зеленые туфельки на высоких каблуках — зацепка, позволяющая мне удержать нужную идентичную реальность. Ту, в которой…
…Я увидел эту девушку, когда спускался по широкой каменной лестнице, выйдя из здания колледжа Крайст-черч, где прочитал лекцию об основах исчисления бесконечно больших величин. Самую парадоксальную по содержанию лекцию, без понимания которой студент не воспримет современную математику, не говоря о физике, не способной без инфинитного анализа ни описать, ни объяснить, ни, тем более, создать хотя бы единственный класс многомирий.
На нижней ступеньке я споткнулся, потому что не смотрел под ноги, и, падая, инстинктивно ухватился за чей-то острый локоток. Удержался на ногах, пробормотал «простите» и только после этого понял, что крепко держу за локоть самую красивую женщину в мире… во всех бесконечных многомириях.
Женщина смотрела на меня большими серыми глазами и улыбалась. Она протянула мне вторую руку, и наши пальцы сплелись.
Банально и необыкновенно.
— Вы доктор Волков, — сказала она, улыбаясь.
— Прошу прощения, — пробормотал я, сделав в тот момент выбор и оказавшись в другом идентичном мире, о чем я в тот момент, конечно, не имел ни малейшего представления.
На женщине было открытое летнее платье бирюзового цвета и легкие зеленые туфельки на высоких каблуках. В других идентичных реальностях она в тот день оделась иначе, и наши жизни иначе сложились, но здесь и сейчас случилось то, что случилось.
— Ну что вы, — сказала она и добавила: — Я о вас слышала.
Женщина осторожно высвободила локоть, расцепила пальцы и поднялась на ступеньку выше. Мы смотрели друг другу в глаза, и я подумал, что сейчас сделаю выбор, который изменит мою жизнь.
А я не хотел ничего в своей жизни менять. В тот момент, в том настроении — не хотел. Лера ждала меня в кафе на набережной Айсис, Алена ждала нас обоих дома; на ужин она приготовила жаркое из телятины, мое любимое. Я только что прочитал очень важную лекцию. Я недавно доказал третью и четвертую теоремы инфинитного исчисления и понятия не имел, что получу Меллеровскую премию. День был прекрасен, неудивительно, что мне подала руку самая красивая женщина.
Мы посмотрели друг другу в глаза, и она поняла, и я понял, и мы оба поняли…
— Спасибо, что не дали мне упасть, — сказал я. Хотел что-то спросить, но не стал.
Она кивнула, улыбнулась и стала подниматься по ступенькам. «Увидимся», — подумал я.
— Кейт, подожди! — воскликнула, догоняя ее, девушка — не самая красивая, даже не самая хорошенькая. Просто студентка.