Юрка сидел, уткнувшись лбом в сгиб локтя. Лицо его было бледное, словно присыпанное мукой. Рядом стояла пустая бутылка. Но самое ужасное — Инга увидела две пустые банки из-под кильки.
— Кэп, послушай, ну чего ты здесь будешь делать? Чего тебе терять? Вот эту конуру? Ты же здесь зачахнешь и засохнешь. Чего тебе здесь светит? Очередное звание и цирроз печени? Сам подумай.
У кэпа — капитана полиции Владимира Елецкого — было правило: выпил — не верь ушам своим, не верь глазам своим, а верь своей больной на следующее утро голове. Поэтому уговаривать его сейчас подумать было совершенно бессмысленно.
Но малец не унимался:
— Перед тобой же откроются такие перспективы! Только представь: ты же локомотивом будешь, в авангарде понесешься, а мы с тобой. Жить будешь за рублевой стеной. Деньги для тебя умрут.
День сегодня выдался суетной. Два жмурика. И оба пришли своими ногами. В смысле, сначала стали жмуриками, а потом пришли… Так получалось из показаний свидетелей. Одного нашли у центрального офиса банка «ГосИнвест», куда капитан Елецкий подумывал в случае чего устроиться в охрану. Знакомец имеется. Пособит, если что.
Случаи в жизни бывают разные. В самом деле, здесь, в отделе, майором без цирроза хрен станешь. Там майором вообще не станешь, с циррозом или без, однако не станешь совсем за другие деньги.
Пить одному — дрянь перспектива. Но что тут будешь делать? Опера все свалили. Шухера у них сегодня было… Вся жопа в мыле. Два жмурика, а выпить не с кем. Даже этот сержант, забыл его рыбью фамилию, куда-то свалил, не уважает, скотина… Не с этими же из дежурки…
Общего у жмуриков была сущая мелочь. Или, как говорил опер Васька Иваськин, сучья мелочь. Дырка в затылке. Что у того, которого нашли у банка. Что у другого, из почтового отделения.
Первый сидел на урне, облокотившись о стену. Прямо у дверей в банк. Охренеть. Как он там оказался? Сам, что ли, пришел? И почему его никто не заметил? Вот служба у будущих коллег! Где тот крендель, что должен был пастись у дверей? Поссать, что ли, за угол зашел. Против ветра, как пить дать, поссал — вот и получай сюрприз на урне.
— Ну что, согласен? — малец все не унимался. — Перспективы — широкие. Планы — громадные. Возможности — необозримые.
Инга очнулась. Или ей показалось, что очнулась. Медленно открыла глаза и не сразу поняла, где она. Лежать было неудобно. А она именно лежала. Затекла шея. Изображение постепенно обрело резкость. Она на полу в коридорчике, ведущем в кухню. Голова затылком упирается в стену. Неудобно. Потому шея и затекла. Захотелось оторвать голову от стены. Не получилось. Не получилось и пошевелиться. Так бывает, когда затекают мышцы.
Что-то шумело. Телевизор. Да, работающий телевизор. Что-то в нем вздыхало и охало.
Вдали, то есть в кухне, Инга разглядела Юрку. Он сидел, уткнувшись в сложенные на столе руки. Что-то в его профиле было неправильным.
Инга вспомнила, что пришла ночью на кухню, увидела заснувшего Юрку… А дальше она не помнила. Раз лежит — значит, упала. А упала, наверно, потому, что потеряла сознание.
Инга перевела взгляд на себя и поняла, что лежит голая. Она видела съехавшие на бок груди, мягкий жирок живота… На животе что-то копошилось. Или кто-то. Инга сощурилась, пытаясь навести резкость. Сбросить эту мерзость — чем бы она ни была. Не получилось. Руки не поднять. В конце концов она сумела разглядеть задранные вверх маленькие ножки в белых гольфах. Между ними — чьи-то маленькие, игрушечные ягодицы. Стало не по себе. Облегчение пришло с осознанием — она не проснулась! Конечно, не проснулась. Отчего-то вспомнился красавец Гробченко с маленькой гитаркой в руках, с надрывом декламирующий: «Перемен, мы ждем перемен».
Нужно ущипнуть себя за щеку! И проснуться. Ущипнуть и проснуться.
Что-то резко кольнуло ее в переносицу. Она скосила взгляд наверх и увидела маленького мальчика в ракурсе, которому позавидовал бы даже Родченко. В белой рубашке, в черных шортиках с лямками крест-накрест, в белой панаме. Мальчишка, держась одной рукой за прядь Ингиных волос, еще раз ткнул в переносицу кулинарной пластмассовой шпажкой.
— Она проснулась! — услышала Инга тоненький детский голосочек.
— Чойт! — другой маленький мальчик натянул на бледные ягодицы шортики и повернулся лицом к Инге. Точнее, к лицу Инги.
— Ничего не пойючается! — крикнул он сердито и оглянулся назад, где маленькая девочка уже оправляла на себе белый фартучек. — Этот ящик — тейевизой — все вйот!
Тот, на лбу, еще раз ткнул шпажкой в переносицу. Потом дернул за бровь. Не больно, но неприятно.
Инге захотелось сбросить этих человечков с себя. Однако она не могла найти ни своих рук, ни своих ног.
Инга снова перевела взгляд в сторону кухни. Теперь она четко разглядела то, что было неправильным в профиле Юрки. Из затылка в самом основании черепа торчал, вкрученный на половину винта, штопор. На деревянной ручке штопора делал стойку на руках маленький мальчик. Одетый точно так же в черные шор-тики, белую рубашку, белые гольфы и панаму. Панамка, словно прибитая, держалась на его голове. Стойка у мальчика получалась здорово. Такое Инга видела в спортивных репортажах по спортивной гимнастике. Но тут: на штопоре, вкрученном в затылок человека!
Вдруг в комнате прибавили звук телевизора. Инга услышала вздохи и крики и по этим звукам поняла, что там смотрят какой-то эротический канал. Кто смотрит? В квартире были только она и Юрка. Еще прибавили громкость.
Нижний мальчик вместе с девочкой повернулись на звук.
— Они все вйют! — крикнул мальчик.
— Может, мы что-то не так делаем? — ответила ему девочка.
Верхний бросил нижнему шпажку, нижний ловко поймал ее, закрутил, выписывая немыслимые пируэты, так что у Инги закружилась голова и она уже было снова погрузилась в небытие, как мальчик закончил экзерсисы со шпажкой и ткнул ею в сосок левой Ингиной груди. Это было больно. Инга вскрикнула и выдохнула. Верхний свалился со лба, скатился по щеке, но успел зацепиться за губу и теперь оттягивал ее краешек в сторону и вниз, заставляя Ингу криво улыбаться. Второй же радостно крикнул и, воспользовавшись шпажкой словно шестом, запрыгнул на Ингино лицо, вцепился в другой край рта и тоже повис на руках. Маленькая девочка на животе засмеялась, и оба мальчика тоже в ответ заржали. Рот Инги буквально разрывался, потому что на ногах обоих мальчиков висели другие мальчики и девочки, и все они весело смеялись и перекрикивались.
Последнее, что увидела Инга, уже в совсем ином, фантасма-горичном мире — взрыв, превращающий все вокруг в винегрет, разбивающий все то, что можно было чувствовать, видеть, слышать или помнить, на тысячи маленьких мальчиков и девочек, одних — в белых рубашках, в шортиках на лямках, белых гольфах и панамках, других же — в черных платьицах, белых фартучках и гольфах, с белыми бантами на голове.
Иван Терентьич медленно сжимал правой рукой эспандер. Левой он приобнимал Аллу Леонидовну за плечи. Экран телевизора светился президентом.
— Килька объявляется одновременно священным животным и главным национальным достоянием. Всякий наверняка обращал внимание (а если не обращал, то мы настоятельно рекомендуем обратить), что форма нашей страны на карте напоминает изогнутую в банке кильку. Есть некоторые неточности в образе, но мы обещаем поработать в этом направлении.
Улов этой ценной промысловой рыбы в будущем году, несомненно, будет снижен. Однако это произойдет не по причине нехватки рыболовецких мощностей, а по причине окончательного переноса центра тяжести в рыбном хозяйстве на плановое разведение кильки.
Уже сегодня оптовая продажа кильки — одно из главных направлений внешней торговли нашей страны. Более того, мы единственные в мире занимаемся разведением кильки в промышленных объемах и оптовой продажей на территории всего земного шара.
В результате слаженной работы мы смогли выйти на производство кильки в максимально больших количествах. А главное — мы можем разводить ее круглогодично, хотя до сих пор везде утверждается, что размножается этот вид только весной и осенью. Кроме того, мы предложили нашим оптовым покупателям самые приемлемые цены. И, разумеется, мы неизменно даем гарантию того, что наша килька абсолютно здорова, соответствует всем стандартам и послужит источником незабываемого удовольствия.