— Возможно, беспокоится за своего малыша?
— Думаешь, эти слухи о Кальмаре? Ерунда! Он совсем не страшен. И не так глуп, чтобы связываться с китами. Просто они пасутся над его дорогой в шестую акваторию, где есть пожива помельче. Иногда он заглядывает и к китовым акулам. — Петя протянул руку: — До завтра! Да, чуть не забыл: завтра у нас горячий денек — после утренней дойки будем проводить вакцинизацию. Ампулы с вакциной я получил сегодня вечером с почтовой ракетой. И еще у меня мелькнула мысль: что бы такое подготовить старику приятное?
Сосредоточенно молчавший Костя сказал:
— У меня есть идея! Мы найдем ему дикое племя приматов моря, да еще говорящее на неизвестном диалекте. Он как-то сам обронил, что есть такие вольные сыны и дочери океана, возможно не так идеализирующие своих земных братьев.
— Мысль неплохая! — Петя сел. — Но ты не представляешь, сколько трудностей на пути к ее осуществлению. Пожалуй, придется повозиться не меньше, чем возились с Черным Джеком.
— Ерунда! Все дело в правильной организации. Я смотрю, вы все здесь занимаетесь только узкой тематикой да производством, а глобальные исследования океана у вас отошли на задний план.
— Нет, как же… хотя ты прав отчасти…
Они придвинули кресла и стали шептаться. Я посидел минуту и потихоньку оставил их вдвоем.
Спать не хотелось. Я стал бродить по светящимся дорожкам шумящих листвою аллей и мысленно разговаривал с Биатой о трагическом полете своего учителя. Мне казалось, что и она удивляется низкой культуре тех времен. Гибель от стрептококка — что может быть нелепей! Разве можно было организовывать полет, не учтя всех случайностей? В те времена вычислительная техника уже позволяла хотя бы приблизиться к пределу безопасности. Как неразумно расходовались жизни таких удивительных людей!.. Тут я запнулся, представив, как на меня смотрит Биата. Когда заходил разговор о цели жизни, то она страстно отстаивала существование такой цели. Между прочим, она не верила в бесконечность аспектов разумной жизни, а считала ее исключительным явлением. И может быть, говорила она, Земля единственный ее очаг в нашей Галактике… «Нет, нет, — сказала бы она, — они погибли не напрасно!»
Неожиданно я вышел к перилам и увидел высокую, почти cлившуюся с темнотой фигуру Павла Мефодьевича. Он стоял, глядя куда-то в темноту.
— Ты? — спросил он. — Не спится?
— Да, хорошая ночь…
— Ночь как ночь. Просто вогнал я вас в тоску своим рассказом. Лет пятьдесят никому не рассказывал. А человеку свойственно делиться своими мыслями о прошлом. И сам вот весь там… Нелегко жить в чужом времени. Эпохам присущи, как в музыке, тональность, ритм. Все это от рождения в человеке. И я думаю, как нашим ребятам астролетчикам придется туго в иных цивилизациях. Что, не так?
Я высказал мысль Биаты об исключительности жизни.
— Не ново. Все религиозные учения придерживались этой точки зрения. Были такие же мнения и у серьезных ученых. Уж больно наша планетка хорошо оборудована… Так, говоришь, не спится? Мне тоже. Сейчас разговаривал с главным медиком, поднял с постели. Оказывается, ему наш случай хорошо известен… Говорит, во всех медицинских учебниках приведен. Конфуз! Ну, а как твои лилии? Пойдем-ка взглянем на них… Любопытные загадки задала нам матушка-природа, — говорил он, быстро шагая в глубь острова, — и нам хватит разгадывать, и еще останется малая толика. И в этом жизнь, братец мой, все ее содержание!
ОРАНЖЕВАЯ ЗВЕЗДА
Она висела на западе, довольно низко над горизонтом. Уже не первую ночь эта пришелица из космоса сменила солнце, превратив ночь в оранжевые сумерки.
Оранжевая вода!
Оранжевое небо!
Оранжевые лица!
— Оранжевые мысли, — сказала Вера. — У меня все в голове оранжевое.
— Это ее оранжевая смерть, — грустно сказала Биата. — Скоро тень ее умчится от нас.
— Мне она нравится, — сказал Костя. — Хорошая большая звезда. Настоящая. Хочется ее подержать в руках. И даже ударить ногой, как футбольный мяч.
Мы вчетвером стояли на берегу лагуны кораллового атолла. Мелкий, хрустящий под ногами песок стал оранжевым, и кокосовые пальмы шелестели оранжево-черной листвой.
У барьерного рифа грохотал прибой, бросая к небу оранжевую пену.
— Действительно, весь мир стал оранжевым, — сказала Биата. — Но потом, очень скоро, все изменится. Все будет как прежде.
Вера посмотрела на Костю:
— Не хватает только обещанного оранжевого ужина. Чего-то исторического, первобытного, изготовленного на пламени горящего дерева. Боюсь, не утерян ли рецепт этого блюда.
— Видишь ли, Вера, — начал Костя нарочито скорбным голосом, — рецепт, о котором ты говоришь, запечатлен в генетическом коде каждой клетки моего организма. Я не могу забыть его, как он ни сложен. Для осуществления моего замысла требуется топливо, много топлива, поваренная соль. Иван, я поручил тебе это химическое соединение… Хорошо, хорошо! Я счастлив, что хоть сегодня ты не перепутал. Но ликовать рано: он мог захватить по ошибке глауберову соль… Затем рыба. Здесь у меня более надежные союзники — Протей и Тави. Вот уже они плывут к нам. Интересно, кого они поймали!
Послышались плеск и характерное дыхание приматов моря. Они быстро приближались к берегу. Костя бросился в воду и поплыл им навстречу.
Скоро донесся его ликующий голос:
— Тунец! Собирайте топливо!
На острове было множество нор крабов — «кокосовых воров». Возле входа в их норы лежали очищенные от волокна орехи и пустые их половинки, легкие и звонкие, как кость. Мы стали собирать эти отходы со стола крабов и складывать в кучу недалеко от воды на небольшом мысе, чтобы Тави и Протей приняли участие в ужине. Они уже подплыли к самому берегу и пристально наблюдали за нами, переговариваясь между собой.
Огненная дорожка от костра, трепеща, побежала к другому берегу лагуны.
Биата спросила:
— Вам не хочется пойти по этой дорожке?
— Ну конечно! — сказал Костя. Он у воды разделывал тунца. — Очень хочется, несмотря на ожидаемое пиршество.
— Нет, ты говоришь неправду. Я знаю, это невозможно.
— Нет ничего легче! Хочешь?
— Очень! Очень!
— У меня есть упряжь и лыжи. Тави и Протей с удовольствием покатают тебя.
— Нет, мне хочется встать и пойти просто и тихо, без всяких приспособлений, как по этому песку.
— Сложней. Но, если поразмыслить…
Вера сказала:
— Костя, тебе уже раз влетело за неэтичное поведение в отношении приматов моря. Если Нильсен или старик узнают про твою упряжь…
— Откуда они узнают? — Он стал насвистывать, нанизывая куски оранжевого мяса на бамбуковые палочки.
Я хотел помочь ему, но он сказал:
— Уходи, тут дело тонкое, и ты все испортишь, — затем воткнул заостренные концы палочек в песок возле костра, наклонив мясо над огнем.
Биата сказала:
— Мне кажется, что когда-то, очень давно, я сидела вот так же у огня.
— Генетическая память, — авторитетно заявил Костя. — Не так уж давно наши предки грелись у костра.
Вера, напевая, подгребала угли и поворачивала вертела.
— Мне нравится такая жизнь, — сказала она, — очень нравится. Надо попробовать. — Обжигая пальцы, она отломила кусочек шипящего мяса и отправила в рот.
Мы все следили за ней. Я заметил, как Костя повторяет все ее ужимки, да и я поймал себя на том, что облизываю пересохшие губы и ощущаю во рту вкус подгорелой рыбы. Вера страдальчески сморщилась.
— Не посолили! — сказала она трагически. — Где соль?
Даже Биату захватила эта игра в древних людей. Она, заговорщически кивнув Вере, встала и скрылась за оранжевыми стволами пальм. Звезда поднялась над лагуной.
Капли жира падали на угли и вспыхивали коптящими огоньками.
Вера сказала, пересыпая в горстях песок:
— Мне мешает эта непрошеная звезда.
Я стал объяснять причину Вериной неприязни к Сверхновой и, кажется, говорил скучно, в то же время прислушиваясь к шуму прибоя, заглушавшему шаги Биаты.