После обеденного перерыва в тот же день, теми же специалистами и в том же здании, под руководством того же прапорщика Кондрата, – прошла областная призывная комиссия. Для уставших, измотанных призывников и врачей проверка казалась простой формальностью и обошлась без приколов.
В заключение неутомимый Кондрат выдал каждому рекруту повестку на контрольную явку: «Где объявят номер призывной команды и час отправления в армию!»
ЗДРАВСТВУЙ, АРМИЯ!
Каждому человеку в жизни предопределены перемены с полной перетряской привычной обстановки. Изменения неотвратимы: после окончания школы, женитьбы или замужества, в связи со сменой работы и постоянного места жительства. Неизвестность будущего пугает и манит одновременно. Но ни с чем не сравнимо расставание со свободой пацанов, достигших призывного возраста. Впереди два года, кому и три, вдали от дома и любимых людей. Служба с ненормированным рабочим днём ломает жизненный уклад, зачастую и характер человека.
Призывники, «уставшие» от гражданской жизни, пресытившись томительным ожиданием неизвестности, стремятся поскорее покончить с прошлым. Одни напиваются до потери пульса, как это сделал Кирюха. Двадцатидвухлетний рекрут споил на своих проводах весь двор. Другие оценивают прошедшие годы жизни и строят планы на будущее, как Лёха Тальянкин. Иные попросту поддаются течению, подобно Дюдюсю. Не смотря на разные взгляды на жизнь и службу, эти трое призывников оказались в одной команде. Они встретились в четыре утра возле военкомата, наскоро попрощались с родителями и, подчиняясь строгому приказу, зашли за огромные железные ворота. Массивные двери со скрежетом закрылись, отгородив сыновей от родителей на два долгих года.
Призывников рассадили на лавочки в узком тёмном коридоре. Через четыре часа, точно по-военному начался рабочий день. Прибыл военком и незабвенный прапорщик Кондрат. Спустя пять минут ребят усадили в крытый грузовик и увезли за город.
Призывников высадили на территории сборного пункта, огороженного от мира трёхметровым зелёным забором с гирляндой ржавой колючей проволоки. На участке размерами с футбольное поле были разбросаны сосновые брёвна. Разношёрстная команда в негодном тряпье не опасалась испачкаться. Ребята расселись на свежие брёвна, плачущие смолой под солнцем.
Вскоре заехал похожий грузовик.
– Деревенских привезли, – поделился соображениями Кирюха, держась за голову. Явно перебрал вчера.
Из маленького крытого кузова выпрыгнуло около тридцати человек. Как они там размещались: навсегда останется загадкой для гражданских лиц.
Кирюха привстал и помахал какому-то типу в вельветовой кепочке. Тот быстро приблизился, обнялся с Кирюхой и протянул руку Лёхе.
– Муха!
Тальянкин назвал себя. Вскоре выяснилось, что Муха бывший одноклассник Кирюхи. В ряды СА он не попал до сих пор благодаря «командировочке» за кражи и разбои.
Оглядевшись, Муха проникся ситуацией: сторожевая вышка в единственном числе, солдаты у ворот без оружия, караулка и двухэтажная комендатура на противоположном конце площадки. Бойцы лениво позёвывают, молча поглядывая на молодых новобранцев – разговоры на посту запрещены. Собак вовсе нет.
– Чё, Киря, кумпол бо-бо? – спросил Муха.
– Есть малость.
– Давай-ка пивка организуем! Ты как, Лёха?
– Положительно. Но, как?
– Бабки есть? – спросил Муха. Посмотрев на страдальческое лицо товарища, он безнадёжно махнул рукой. – А что это за фраер в шляпе фильдеперсовой?
– Кончай, Муха, – сказал Кирюха без энтузиазма.
– Киря, родной! Никогда не впрягайся за лохов! Как другу тебе говорю, через пару деньков ты лично будешь плевать ему в рожу. Клянусь, его сразу опустят!
– Эй, паренёк, подь сюды! – Муха хлопнул себя по колену.
Дюдюсь втянул голову в плечи и подошёл ближе.
– Куришь?
– Нет. Это вредно для здоровья.
– А я вот, хочу продать тебе сигарету!
– А зачем?
– Да тебе чё, на моё здоровье наплевать?! – Муха потряс кулаком в воздухе.
– Нет, совсем нет, – залебезил Дюдюсь
– Тогда, купи!
– За сколько? – Дюдюсь с готовностью полез в карман.
– А сколько имеешь!
– Я всего отдать не могу, – решил объяснить Дюдюсь.
– Убью, душу выну! – Муха вскочил и хватанул Дюдюся за шиворот. Для пущей важности он повращал глазами и саданул по уху долговязому.