Но, несмотря ни на что, я чувствую, что мы проигрываем, что наши усилия были предприняты слишком поздно и что в любой момент орда насекомых захлестнет электростанцию, и мы будем неспособны производить пищу, производить свет, производить что-либо, даже управлять нашими транспортными средствами. Я давно предвидел это и, готовясь к катастрофе, приказал построить паровые машины, но их слишком мало, чтобы удовлетворить все наши потребности. Если бы эти существа давным-давно прислушались к моим словам, то тогда все было бы хорошо. Слишком долго они ждали, а потом впали в панику повернулись ко мне, умоляя взять на себя ответственность, умоляя спасти их. Судьба страны, ее жителей зависит от меня, но я чувствую, что никакие человеческие усилия, ничто из того, что могут сделать эти существа под моим руководством, не сделают более, чем отсрочат конец.
Случилось то, чего я боялся больше всего. Муравьи овладели электростанцией. Все в тупике. Только самое необходимое для жизни может быть произведено с помощью ничтожной, ограниченной мощности моих машин, древних устаревших механизмов, отброшенных веками назад этими существами, но теперь, когда все их чудесные изобретения потерпели неудачу, они надеются на свое спасение.
И это лишь жалкая надежда. Мы осаждены, охвачены, обложены, и с каждым днем окружающий кордон неодолимо приближается.
Я боюсь ждать дольше, чтобы доверить эту рукопись птице. Если я еще промедлю, может быть слишком поздно, поэтому завтра я заключу его в металлический цилиндр и привяжу к ноге большого альбатроса, которого поймал.
И я готов бежать, сесть в свою лодку. Каждый день, каждый час жители покидают город. Они уходят в воду, возвращаются к привычкам своих давно забытых предков, снова становятся ракообразными и, забыв все свои великие труды, всю свою цивилизацию, весь свой развитый менталитет, уходят в глубины озера и возвращаются к подводной жизни. Возможно, прежде чем город падет, все существа оставят жизнь, которую они вели в течение многих поколений, и в воде и тине найдут безопасность и там забудут все и выродятся в омаров, из которых они выросли. Это странная, причудливая мысль, но человек, во время страшной крайности, когда он был подавлен и уничтожен, не раз возвращался к дикости, и каждая великая нация падала, так что, возможно, это всего лишь закон природы, исполнение Божьего плана….
Я собираюсь закрыть, запечатать свою рукопись, чтобы отправить ее в мир, и я должен поторопиться. Жителей осталось не более дюжины. Все, кроме этих, дезертировали. В течение часа муравьи захватят город. Я должен поспешить к своей лодке и бежать, пока не поздно.
Да, даже сейчас они идут. Они на окраине. Их орды отрежут мне путь к отступлению, если я немедленно не скроюсь. Это конец. Мое повествование должно быть запечатано и доверено альбатросу, которого я много недель держал в плену и ждал этого времени. Дай Бог, чтобы это дошло до рук кого-нибудь из ближних.
Александр Снайдер
ПЛАТО БОГОХУЛЬНИКОВ
(перевод Балонов Д. Г.)
Место, в которое трудно попасть
— Он вас ожидает? — с надеждой спросил извозчик, протягивая узловатую руку к сумке пожилого новоприбывшего, только что сошедшего с вечернего поезда.
— Не совсем, — ответил Мейсон, отдавая сумку, — я просто написал, что загляну к нему на днях, и, не получив ответа на это, я предположил, что будет хорошо, если я приеду.
— Ну? В чем дело? — спросил Мейсон, заметив разочарование на лице извозчика.
— Тогда, я полагаю, я не смогу вам помочь, мистер. По крайней мере, было бы неправильно, если бы я отвез вас туда, а потом сразу привез обратно, не так ли?
Мейсон с удивлением посмотрел на потрепанного старика, демонстрирующего деликатные угрызения совести.
— Вы хотите сказать, что я не могу войти, если меня не ждут?
Извозчик кивнул.
— После наступления темноты у вас это не получится, мистер. Темнота наступит как раз к тому времени, когда мы преодолели четыре мили до его дома, — он ткнул большим пальцем в сторону кобылы, уныло стоящей между оглоблями древнего транспортного средства, — старая серая кобыла, она уже не та, какой была раньше, — извинился он.