Почти бунт в лаборатории
Раздался дикий грохот, звон и броски тел, пока Мейсон пытался ускользнуть от своих похитителей. Он поносил и проклинал их и плевал им в лицо, когда они привязывали его к столу, с которого заботливо сняли младенца Макдаффа. Наконец, когда он понял бесполезность дальнейшей борьбы, он лежал тихо, и как раз перед тем, как они сфокусировали передатчик на его голове, он громко помолился, но не об собственном избавлении, а об уничтожении своих похитителей.
Стивенс заменил поврежденную трубку новой, и в ужасном визге, который теперь раздавался, когда он замыкал цепь, казалось, было что-то человеческое.
В течение четверти часа с момента покушения на жизни ученых Гэри Мейсон, некогда блестящий археолог, превратился во взрослого человека с менталитетом трехлетнего ребенка — к тому же сонного ребенка. Доктор Сантурн позвал Сьюки, чтобы тот уложил Мейсона в постель.
— Теперь, джентльмены, — сказал он своим потрепанным помощникам, — наука может развиваться без помех со стороны фанатиков. Возможно, повезло, что наш гость ничего не знал ни о минах, установленных под нашими зданиями, ни о бомбах, заряженных газом Бриджесом, который так же смертоносен, как люизит. Наши знания должны быть посвящены одной великой цели, и вместо того, чтобы позволить нашим достижениям попасть в руки легкомысленных господ, которые могут использовать их в своих собственных сентиментальных целях, я повторюсь о нашем обещании уничтожить, если это станет необходимым, Плато и все, что на нем находится. Помните, я… я… — Он замолчал, его лицо исказила судорога боли.
Он быстро сорвал с себя халат хирурга и обнажил торс на глазах у своих изумленных ассистентов.
— Что ты видишь, Бриджес? — спросил он тихим тревожным тоном, — скорее!
Бриджес, морща свое лицо, как будто от боли, пристально вглядывался в шею Доктора.
— Под углом челюсти есть своеобразное расширение, — сказал он, — я вижу, как оно набухает!
— Быстрее! Проследите за лимфатическими узлами на шее, — скомандовал Доктор, его лицо исказилось.
Бриджес так и сделал.
— Они тоже набухают, — объявил он, — они как мраморные шарики. Это почти как … я бы сказал, как …
— Говори же!
— Как метастазы при раке, когда инфекция распространяется.
— Боже милостивый! — выпалил Стивенс, непоследовательно обращаясь к Тому, кого он давно презирал, — мы никогда не думали, что эти потоки будут действовать как рентгеновские лучи! Простая высокая частота! Кто бы мог подумать…!
Доктор Сантурн признает поражение
— Будь проклято ваше невежество! — с горечью сказал Доктор, — обычно рак убивает за пару лет, а тут вы подсунули мне неизвестную тепличную разновидность, которая убивает меня за считанные минуты! Вы, разинувшие рты дураки! Вы когда-нибудь слышали о кумулятивном эффекте рентгеновских лучей и лучей радия? Ну, теперь вы знаете, что волна Нео похожа на них. О, да, теперь вы знаете! Запомните, мои друзья, я ухожу быстро, и я это знаю, но вы скоро сами последуете за мной!
— Джонссен! На что ты смотришь у себя на руке? Что у тебя с лицом, Бриджес? Нос кажется сильно смещенным от центра. Привет, Стивенс, ты проклятый тупица! У тебя болят ноги? Бедные Трилби! — иронически рассмеялся Доктор.
Неуверенными шагами он оттащил свое измученное болью тело в дальний угол комнаты и прижался к стене рядом с шестиугольной панелью, скрытой в плитках.
Бриджес бегал, как ослепленный, тщетно заламывая руки.
Джонссен пристально посмотрел на свое предплечье, чувствуя цепочку узлов, которые набухали до подмышечной впадины.
И Стивенс плакал, откровенно и беззастенчиво, схватившись за лодыжку.
— Друзья, — сказал Доктор свистящим шепотом, — мы побеждены! У нас нет лекарства от такого рода яда. Если бы мы изучали больные ткани ради человечества, как сказал бы наш друг Мейсон, у нас был бы шанс на победу. О, хорошо! Это все было весело, пока продолжалось, но нашлось то, что победило нас.
— Что-то? Есть ли что-то?
Шестиугольная панель была открыта, и глубоко в нишу в стене Доктор просунул руку. Собрав все свои убывающие силы, он с огромным усилием выдавил хриплый возглас из сжавшейся гортани:
— Представьте! Mes enfants (дети мои (фр.)! — обратился он к троице, погруженной в свои отдельные чистилища, — Короткая и веселая жизнь!
Его рука, погруженная по плечо в нишу в стене, медленно повернулась.