Что такое была Москва 1913 года — последнего мирного года накануне Первой мировой войны и последовавших за ней тектонических социальных сдвигов? Это временное затишье между двумя революциями. Это только что выстроенный по проекту инженера Нирензее 10-этажный жилой «небоскреб» со сдающимися внаем дешевыми квартирами и лишь год как раскрывший двери для посетителей Музей изящных искусств на Волхонке. Это общедоступные «Исторические симфонические концерты» Михаила Ипполитова-Иванова и «открытый» университет Шанявского на Миусах. Это первый сданный в печать поэтический сборник Бориса Пастернака и скандальное выступление 20-летнего Владимира Маяковского со стихотворением-вызовом «Нате» в кабаре «Розовый фонарь». Это многообразие литературных направлений и школ и кипение страстей на публичных чтениях и диспутах. Словом, это Серебряный век в точке своего расцвета, и юноша из Гомеля, впервые оказавшийся в древней столице, попал сюда в не самые худшие ее времена.
Родители довольны: никому еще в их роду не давалось высшее образование, а адвокат (присяжный поверенный) — одна из самых престижных в России профессий, а главное, позволяющая заниматься адвокатской практикой вне черты оседлости. Только вот самого «юриста» влечет нечто совсем иное. И, параллельно с занятиями в университете он начинает посещать лекции в университете Шанявского, совмещая учебу с должностью технического секретаря в газете «Новый путь».
В официальной справке, отражающей этапы его становления как психолога, Выготский написал: «Научные занятия по психологии начал еще в университете. С тех пор ни на один год не прерывал работы по этой специальности». И все же на первом месте для него стояло тогда другое. Вопреки традиционному пути приобщения к науке большинства своих коллег, Выготский шел к психологии от литературы и от искусства. Первой «станцией» на этом пути стала его дипломная работа о «Гамлете», выполненная на историко-философском факультете университета Шанявского под патронажем известного литературоведа Юлия Айхенвальда.
Что мог добавить юный шекспировед к тем эверестам литературы, уже написанной к тому моменту о «Гамлете»? Разве что добросовестно проштудировать все доступные ему источники. Но Выготский поступает иначе. Источники на трех языках он действительно проштудировал (а «Гамлета» в подлиннике знал почти наизусть), но всю эту литературу вывел за скобки. Да, да, в прямом смысле слова, поместив интереснейший ее разбор в комментариях, составивших как бы книгу в книге, а собственное исследование ограничил анализом исключительно текста как такового. Этот свой этюд автор назвал опытом «читательской критики», не предполагая, конечно, что предвосхищает тем центральную идею структуральной лингвистики — сводить художественную специфику произведения к единственной его объективной данности, авторскому тексту.
1916 годом помечена вторая, последняя редакция монографии о «Гамлете», а 1917-й — год окончания Выготским Московского университета, а вместе с тем и конца Серебряного века. Время крушения и ломки, время торжества трезвого материализма, которому вроде бы и дела нет до его скорбного, мятущегося на разломе двух миров героя. И 20-летний юрист с так мало значащим в эту беззаконную пору свидетельством о прослушанном курсе юрфака оставляет Москву и уезжает к семье, в Гомель, где, в связи с болезнью матери и младшего брата, остро нуждаются в его присутствии. И хорошо, между прочим, что уезжает. Потому что кипящий политическими страстями миллионный город — не самое лучшее место для интеллектуального роста и духовных поисков.
Впрочем, Гражданская война и немецкая оккупация не обошли стороной и Гомель, и всего, что перенесли за это время Выгодские (так писалась фамилия остальных членов семьи), в двух словах не перескажешь. Голод и безденежье, туберкулез матери и смерть от тифа среднего брата. Но, пожалуй, тяжелей всего далась семье болезнь младшего из братьев, общего любимца, которого на тринадцатом году жизни также настиг туберкулез в его самой тяжелой, скоротечной форме. В безумной надежде на исцеление мальчика пытаются вывезти в Крым. И в то самое время, когда благоразумный обыватель отсиживается за четырьмя стенами своей «домашней крепости», Лев Семенович с двумя больными — братом и матерью — пускается в путь через опасную, охваченную смутой и войнами Украину. Однако в Киеве мальчику стало так плохо, что взрослые поняли — не довезут. Пришлось вернуться, и еще год, пока мучительно долго выздоравливала мать, провел старший из братьев у постели умирающего младшего, одновременно приняв на себя и всю черную работу по дому.