Был такой известный проповедник дзэн и японской культуры на Западе — Алан Уоттс. Он совершил замысловатые эволюции от протестантского священника до контркультурного гуру В числе разного прочего (нередко довольно легковесного) у него была одна очень толковая статья, которая называлась «Веа! Zen, square Zen and Zen», «Дзэн битников, дзэн занудный и просто дзэн». Там он писал, что битники — это пьяное или наркотическое опошление, square или академический дзэн — зануда-профессор что-то выискивает и комментирует в ученых трактатах, а настоящий дзэн — это где-то в стороне, и это совсем не то.
С тех пор как дзэн и японская культура сильно повлияли на поколение Flower power, дзэн перестал быть контркультурным манифестом молодежи. Он перешел в мейнстрим и стал вполне обывательским. То, что было революционным, сейчас продается на рынке в буквальном смысле — в упаковке для массового потребителя. Чтобы медитировать в саду камней, не обязательно ехать в Японию или идти в сад, разбитый японским садовым архитектором. Можно купить за $20 в магазине ящик с песком и набором камней, и грабельки с подносом туда входят, и можно сидеть и двигать эти самые грабли туда-сюда и рисовать эти абстрактные картины из песка и камней. Появились доморощенные дзэнские монастыри, скиты — это называется retreats, дзэнские центры.
У нас все началось, видимо, с конца 60-х гг. и расцвело в 70-х — начале 80-х. Году эдак в 1980-м, когда я, будучи студентом, преподавал эстетику в одном ПТУ, там был мастер производственного обучения. Услышав о моих японо-дзэнских увлечениях, он сказал, что тоже увлекается: как придет с работы, сядет в позу лотоса, выходит в астрал и летает над Гималаями. Без тени юмора. Таких дзэнских энтузиастов, думаю, было великое множество.
«Стихотворение»
«Застой» был отменной питательной средой для взращивания специфических черт, точно отвечающих комплексу «японскости»: желания быть в стороне, как можно дальше во времени и пространстве от «совка», в пространстве собственном, виртуальном, эстетизированном. Все это можно назвать словом «японизм» — в отличие от истинной Японии. Японизм был жизненным интересом целого поколения, выбором — полуосознанным — далеких и возвышенных мировоззренческих и эстетических ориентиров, формой пассивно эстетизированной защиты от дегуманизированного советского тоталитарного хаоса вокруг, неотрефлексированной реакцией на давление государства, пред почтением выброшенного на обочину культуры люмпен-интеллигента из поколения дворников и сторожей.
Дело было еще и в психологической конституции. Она, вкупе с вялостью темперамента — необходимое условие для того, чтобы человек увлекся всей этой «японщиной».
Люмпен-интеллигент — лишенный советской властью истинных культурных корней (я говорю о своем поколении, о себе, так что никого не ругаю), предпочитал суровому морализированию жестоковыйных праотцов, потерянной традиции — обещанное спасение, просветление здесь и сейчас. Дзэн — якобы — обещает: вот, сядешь в позу лотоса и вылетишь в астрал.
Куда проще, чем изучать Святое Писание, было цитировать выражения о том, что священные книги, святые сутры годятся разве что на подтирку. Да, знаменитое было выражение. Но парадокс в том, что все эти выражения были беспощадно выдраны из контекста, а контекста-то и не было. И сами выражения пришли не в подлинниках, а через английские переводы и самодельные переклады с английского. Легко представить, какие помехи были на пути этого канала информации.
Тем не менее было невыразимо сладостно, сообразно первой заповеди дзэн, не основываться на письменных знаках — так учил Бодхидхарма. Когда было сложно, за неимением информации или разумения, о чем-то отозваться, опять же можно было утешаться тем, что «знающий не говорит, а говорящий не знает», как учил Лао Цзы. То, что представлялось «из-под глыб» контркультурными и нигилистическими (как выразился Г.С.Померанц) религиозно-философскими учениями, противопоставлялось чрезмерно регламентированным, засушенным формам — я уж не говорю официальной, но традиционной европейской культуры, формам духовного наследия Ближнего Востока и Западной Европы.
Это было игровое симулирование, моделирование и чистейшей воды «театр для себя» в том духе, в котором интерпретировал Японию Ролан Барт. В своей книге «Империя знаков» он представлял Японию как чистую модель общества, построенного не на реальных вещах и взаимоотношениях, а как игровое поле моделирования вымышленной системы знаков. Да, гениальное прозрение. Но каких знаков? Знаков (считал Барт), за которыми есть некая почти божественная, неясно выраженная сущность. Она и есть самое главное, а на знаки можно не обращать внимания.