День был жаркий. Продираясь через бурелом и проваливаясь в болото в плаще и накомарнике, вспотеешь. К полудню я выбрался на маленький продуваемый ветром увал отдохнуть от комаров, вытряхнуть из сапог кусочки коры и веток, покурить спокойно. Сняв рюкзак, присел на нагретый солнцем скалистый выступ и, почесывая запястья, принялся приводить в порядок свои записи: утро оказалось не таким уж бесплодным.
Я не услышал, как он подошел, может быть, он просто возник? Он стоял рядом у березы, опираясь на узловатую палку. Похож он был на старичка, но совсем не сутулого, с белой бородой, в которой застряли иголки лиственницы, и пронзительно голубыми глазами. Не помню, как он был одет, но во что-то был одет, это точно. И кто он, тоже стало сразу ясно, хотя и не понимаю, почему. Не зная, что сказать, да и нужно ли разговаривать с лешими, я протянул ему кисет с табаком. Он поколебался:
— Ну да ладно, табак тоже из земли растет вроде травы, значит, и нам, лесным людям, можно…
Твердым желтоватым ногтем он оторвал от ствола березы тонюсенький листик бересты и свернул самокрутку.
— А ты что, тоже из тех, что ищут, чего не потеряли?
— Работа такая, дедушка.
— Да, работа. Так после того, как эту мельницу вашу элек… — он запнулся, — сработали, житья не стало. Медведи ушли, маралы и лоси тоже, даже лисицы. Одни сороки остались. А с ними разве поговоришь серьезно, они ж балаболки. Раньше тут неподалеку медведица жила, с ней — другое дело, и о жизни, и о семье.
— А у тебя и семья есть, дедушка?
— А как же! Брат вот, он по водным делам, водяной, значит. У нас с ним даже спор вышел. Когда мельницу эту построили и лес затопило, то в чьем он ведении, затопленный лес-то? В его или в моем?
Я усмехнулся: и здесь пограничные конфликты.
— А потом уж ему не до споров стало. Лес начал гнить, рыба подохла, с русалкой одной несчастье случилось — волосы в ветках запутались. А младшая, дочка его любимая, махнула на все рукой и устроилась буфетчицей на прогулочном катере.
— Ну, это уж ты. Она ж с хвостом.
— Хвост! Подумаешь, хвост… Не в хвосте дело. Душу, душу русалочью ведь не спрячешь! Русалки, они ведь удержаться не могут. Как ночь, так она приглашает пассажиров искупаться. А капитан, он тут как тут, кричит о моральном разложении, комсомольское собрание, всякими словами ее обзывает. А она добрая, она тайком своего отца селедочными хвостами подкармливает. Так он и живет.
— Да, не сладко!
— Да уж, конечно. Да только куда ему деваться?
— Как куда? На Енисее места много.
— Много-то много, да только. Вишь ты, у него сын тут. Ну и плохие друзья завелись. Своих знать не хочет. И пошел по кривой дорожке. Так что вроде бы пора уходить, а с другой стороны, как сына оставить? Может, еще одумается, к своим вернется.
— А где сын-то? В тюрьме, что ли?
— Да нет, он теперь начальником на вашей мельнице.
Я вспомнил директора гидроэлектростанции с рыбьими водянистыми
глазами. На производственном совещании он стучал кулаком по столу и грозил срезать финансирование геологических исследований, если мы ему бокситов не найдем. Нет, не вернется такой к своим.
— Тут еще Баба-яга прилетала. Молодая еще, шустрая. Звала к себе, за Саянские горы. Да только в мои годы поздновато семейством обзаводиться. Только вот если здесь еще чего строить начнут, тогда.
Он исчез так же неожиданно, как и появился. Я тоже начал собираться.
В Сибири лешие встречаются редко. Старые люди говорят, что прежде их не было вовсе. Возможно, они мигрировали из России по причине экологического кризиса.
К вечеру, возвращаясь в лагерь, я увидел полосатую спинку бурундука. Он устроился на упавшем поперек тропы стволе кедра и с деловитым видом шелушил шишку. Как ни странно, он совсем меня не испугался, просто подвинулся в сторону, уступая мне дорогу.
Бурундуки — умные зверьки. Когда-то один из них выиграл спор у медведя, и тот в награду погладил бурундука своей когтистой лапой, отсюда и появились у бурундуков белые полоски на спинке.
Перед спуском в долину я остановился и снял рюкзак. Поколебавшись, вытащил три тяжелых кирпичного цвета образца с коричневыми вкраплениями и положил у тропы. Подумав, подобрал их и забросил подальше в чащу. Так я их и сам не найду, даже если захочу. Без образцов моим записям не поверят. Начнут спорить, совещаться, на будущее лето пошлют новый отряд проверять, а старик еще годик поживет спокойно.