Какое-то время назад исследователи заметили, что некоторые подопытные мыши, если поместить их в новое место, больше времени заняты обнюхиванием всех незнакомых углов, чем остальные их товарки. Они назвали этих мышей «ищущими риска» и стали сами искать, что их отличает от нормальных мышей. Оказалось, что у мышей, которых особенно возбуждает всякая новизна, хуже обстоит дело с регуляцией одного из «нейротрансмиттеров» (так называются особые вещества, с помощью которых нейроны в мозгу общаются друг с другом). Допамин, как это давно известно ученым, вызывает чувство удовольствия, побуждает к моторным действиям и управляет сном. Изучение мышей показало, что он имеет отношение и к индивидуальным особенностям поведения, и это заинтересовало исследователей: а не происходит ли то же самое у людей? Ведь среди них тоже попадаются такие, которых остро тянет все новое, неизведанное, даже рискованное. Один играет в рулетку, другой гонит сломя голову на чудовищном мотоцикле, третий то и дело бросает прежнюю подругу ради новой, да мало ли примеров.
И вот совсем недавно уважаемый Journal of Neuroscience сообщил об исследовании американского ученого Зайда, который занялся поставленным выше вопросом. Он опросил большую группу людей по специальной анкете, позволявшей выявить «ищущих риска», затем ввел этим людям определенное радиоактивное вещество, молекулы которого способны усаживаться на те точки нейронов, где обычно усаживаются молекулы допамина. А затем с помощью томографии выявил эти места (по излучению введенных молекул). Оказалось, что у людей, «ищущих риска», точек для приема допамина в определенном участке мозга существенно меньше, чем в норме. Можно думать поэтому, что у таких людей хуже работает отрицательная обратная связь, когда избыток молекул допамина, усевшихся на данный нейрон, подавляет дальнейший прием этих молекул. В отсутствии ограничительного механизма, говорит Зайд, нейроны таких людей выделяют слишком много допамина, который сильно действует на какие-то иные участки мозга, связанные с рискованным поведением, и эти участки активизируются.
Очень интересно, но как-то непонятно. Пока что ясно лишь, что разница между нормальными людьми и «ищущими риска» — в числе допаминовых «точек» (рецепторов) в каком-то участке мозга. Но что, собственно, порождает эту разницу — какие-то гены или разное воспитание, или частое пребывание в ситуациях, требующих рискованного поведения? Так что поиск молекулярных механизмов нашего поведения, видимо, придется продолжить.
Рисунки А. Сарафанова
СОВЕТСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ
Одноразовость
Ирина Глущенко
Современное общество производит невообразимое количество мусора. В некоторых странах его обработка превращается в крупную отрасль экономики. Каждый раз недоумеваешь, откуда столько ненужного пластика, рваных оберток, использованных пакетов, которые все прибывают и прибывают, грозя затопить квартиру. Ощущение, что покупаешь не товары, а сплошную упаковку. Хлеб — в пакетах. Булочки — тоже. Конфеты — на пенопластовом корытце, затянутом полиэтиленом. Йогурты — в коробочках. Прежде чем начать есть, надо вооружиться ножницами. Разрезали пакетик с кофе «3 в одном». Высыпали в чашку. Разрезали пакетик с булочкой. Лапшу «Доширак» залили кипятком — коробочку выбросили. Раньше выносили мусор раз в два дня; теперь таскаем по три пакета в день, и это, видимо, еще не конец.
Парадоксальным образом неостановимый поток мусора оказывается частью рыночного изобилия. Это то самое изобилие, о котором советские граждане тайно мечтали, вглядываясь в кадры западных кинофильмов и упоенно слушая рассказы соотечественников, побывавших в загранкомандировках. Обертки, упаковки, пакеты воспринимались не как напасть, а как нечто, добавлявшее прелести процессу потребления. Нарядная оберточная бумага, красивые коробочки из-под печенья, например, — все это было невозможно выбрасывать. Жалко было.
Не надо забывать, что понятие дизайна у нас просто отсутствовало: вещи часто были унылы и безобразны, так что все эти яркие, разноцветные предметы буквально скрашивали жизнь.
Кто-то вспоминал, что когда впервые очутился за границей, ему показалось, что он из черно-белого кино попал в цветное.