Как, впрочем, и то, где я нахожусь. Но это, пожалуй, может и подождать, тем более, что тут хотя бы какая-то ясность имеется – в больничной палате, на койке.
Хоть какая-то определённость...
Руки сами по себе откинули одеяло, ноги опустились на пол – дощатый, щелястый, крашеный такой же тошнотворной бурой краской, как и тумбочка с табуреткой. Ноги, между прочим, молодые, не слишком волосатые, довольно чистые… на левой голени отсутствует круглый шрам, память о залеченном лет двадцать назад воспалении надкостницы.
Стоп. Двадцать лет? Да этой ноге, как и приложенному к нему телу никак не больше шестнадцати лет! Об этом куда вернее, чем густота волосяного покрова или рисунок мышц, говорит бурлящая в каждой клеточке энергия.
Кстати, с мышцами у меня так себе – руки, конечно, не назовёшь палочками, но нормальными бицепсами и не пахнет. И кисти какие-то неубедительные… А вот волосы на голове подстрижены под машинку, причём совсем недавно – в чём я немедленно и убедился, проведя пятернёй по макушке.
Зеркало, мне зеркало!
Нету зеркала. Даже раковины нет, не говоря уж об обычной для нормальной больничной палаты двери в туалетную комнату.
Скрипнула дверь. Я обернулся – в дверном проёме стояла дородная женщина в больничном халате и старомодной белой же косынке на голове.
- Уже проснулся, Лёшенька, голубчик? – говор у неё был с мягкими малороссийскими нотками. – Вот и хорошо, вот и ладно. Только не вставай, тебе ещё нельзя.
Я, словно во сне улёгся обратно на кровать и стал нашаривать одеяло.
- Пока Василий Игнатьич тебя не посмотрит – чтоб ни-ни! –продолжала гостья, добавив в голос начальственных интонаций. - Давай-ка я тебе одеялко подоткну... Водички принести, попьёшь?
И принялась сноровисто приводить в порядок моё лежбище. Я молчал, не в силах издать хотя бы звук.
«…Лёшенька? А ведь меня действительно зовут Лёша, Алексей – память торопливо выдала этот обрывок информации…»
Под потолком гудела, описывая круги вокруг лампочки, муха.
Василий Игнатьич меня добил. Вернее не меня, а мою вконец запутавшуюся память, упорно подкидывавшую совсем другие образы, разительно контрастирующие с тем, что воспринимали органы чувств.
Во-первых, внешность – почти гротескный облик старенького домашнего доктора из довоенных фильмов. Даже седенькая бородка а-ля доктор Чехов была в наличии. Да что там бородка – пенсне! Штришок, который нарочно не придумаешь.
Во вторых, одежда. Строго говоря, ничего необычного – круглая докторская шапочка, как у Айболита в детских книжках и белоснежный халат, накинутый поверх старомодного костюма-тройки. Из кармашка пиджака, откуда полагалось бы выглядывать уголку носового платка, торчала трубочка из желтоватого пластика с широкой воронкой на конце. Эту трубочку Василий Игнатьич и извлёк со словами «Кхе-кхе-кхе, юноша, поднимите-ка вашу рубашку…
Трубочка? Как бы не так - стетоскоп, причём не из пластика а из самого настоящего дерева! Пока я пытался удержать всплывшую в памяти картинку - врач «Скорой помощи» в салатовом костюме с бейджиком на груди вставляет в уши блестящие наконечники гнутых трубок, висевшие до того момента на шее, и прикладывает к моей груди, заросшей седоватым кустистым волосом, блестящий обрезиненный кругляш, - «доктор Айболит» задрал у меня на груби рубаху, прижал раструб своего инструмента к моей коже и приник к другому ухом. Последовали неизбежные «Дышите… не дышите… повернитесь спиной… снова дышите…», после чего стетоскоп»вернулся в карман, а в руках у эскулапа появилась чайная ложечка, извлечённая из того же кармана. Кажется, серебряная.
Объяснять, что последовало за этим? Вот и я думаю, что незачем. Есть вещи постоянные, неизменные. Как египетские пирамиды или Баальбекская платформа.
И снова ослепительная вспышка в мозгу: я стою, закинув голову, под пронзительно-голубым ливанским небом и любуюсь колоннами из бледно-песчаного камня. Флэшбэк, художественный приём, который так любили в моё время кинематографисты и писатели-фантасты, предпочитающие писать о попаданцах.
…Фантасты? Попаданцы? В моё время? Это, простите, в какое?..
Плохо дело. Ничего не понимаю…
Ложечка отправилась следом за стетоскопом. «Айболит» постучал меня согнутым, твёрдым, как дерево, пальцем по груди, потом по спине, под лопатками. В какой-то момент я ожидал, что из кармана возникнет резиновый, на блестящей ручке, молоточек, и меня заставят перекинуть ногу на ногу и примутся стукать по коленям. Но – обошлось. Василий Игнатьич довольно кхекнул и глянул на меня поверх своего пенсне.