И тут Гренс не выдержал:
– Вашу?
Женщина улыбнулась.
– Нет, конечно… не в этом смысле. Просто я привыкла быть здесь одна. В этой части кладбища людей обычно немного.
Некоторое время они сидели молча. Она все так же смотрела прямо перед собой, Гренс тоже. И вокруг стояла такая же полная тишина.
– Жену, – Гренс кивнул на белый крест в паре метров от скамейки. – Ее звали Анни, и мне показалось…
– Что? – нетерпеливо перебила его незнакомка.
– …что вы немного на нее похожи.
– Похожа?
– Я всего лишь имел в виду… В общем, это ее я здесь навещаю. Я пришел к Анни.
Женщина кивнула, но не с сожалением, которое казалось бессмысленным в этих владениях смерти. Скорее в знак того, что поняла его и приняла объяснение как вполне разумное.
– Давно? – спросила она. – Я имела в виду, когда умерла ваша жена?
– Здесь все зависит от того, что под этим понимать.
– То есть?
– Она… в общем, несчастный случай на работе. Тридцать пять лет назад ее голову переехала машина. За рулем сидел я, и это моя вина. Анни потеряла связь с внешним миром, но не со мной. Многие считают, что она умерла уже тогда. Но если вы спрашиваете о смерти с медицинской точки зрения, то это произошло спустя десять лет.
– А для вас?
– Еще несколькими годами позже. Но теперь я знаю, что Анни мертва. Что ее больше нет для всех остальных… не для меня.
Сколько раз он здесь бывал – и по утрам, и вечером, и в полдень, – и никто не приближался к Гренсу возле могилы Анни. До сих пор люди не решались прервать его молчаливые размышления на парковой скамье, и Гренс видел за этим уважение к его одиночеству. Но и то, что сделала эта женщина, не ощущалось как нечто навязчивое или бестактное. Всего лишь как непривычное.
– А вы?
– Что, простите?
– Кого оплакиваете вы?
Гренс никогда не умел поддерживать светскую беседу. Тем более на кладбище, что делало ситуацию еще более неловкой. Но незнакомку, похоже, это не заботило. По крайней мере, виду она не подавала.
– Я… – замялась женщина, – …там, под большой березой… видите? Тоже простой белый крест… совсем как у вашей жены.
Она показала рукой.
– Хотя… вы, наверное, ничего не видите, это ведь довольно далеко. Но эта скамейка – единственное место, где можно отдохнуть. Обычно я навещаю могилу, а потом сижу здесь. И я чувствую ее на этом расстоянии.
Эверт Гренс молчал, женщина явно собиралась сказать что-то еще.
– Но вы ведь не об этом спрашивали. Вас интересует, кого я здесь навещаю.
– Да, но вам совсем не обязательно…
– Дело в том, что я и сама толком не знаю.
– То есть?
– Могила пуста, – она посмотрела на него. – Там пустой гроб.
Ладонь, одновременно твердая и мягкая.
И руки, которые сейчас держат меня, говорят, что, если я и дальше хочу оставаться здесь один, мне совершенно не нужно…
…слушать ее дальше.
Эверт Гренс мерз. Словно острый нож пронизывал его тело, застревая где-то в диафрагме.
– Но как…
На кладбище всегда холодно, это он хорошо усвоил.
– …как такое может быть?
– Гроб пустой, вот и все. Наверное, поэтому я и прихожу сюда так часто.
Тут Гренс впервые повернулся к женщине на скамейке рядом и заглянул в глаза, какие никогда не отводят. У нее и в самом деле был такой взгляд – не извиняющийся, но в то же время участливый.
– В гробу нет тела, – пояснила она.
Гренс не знал ее имени. Он впервые видел эту женщину. Но, судя по всему, она не шутила, не принимала его за дурака и сама не была сумасшедшей. Просто говорила ему, как оно есть на самом деле.
– Пойдемте.
Земля снова задрожала, когда незнакомка встала, и шаткая скамейка попыталась обрести равновесие. Женщина пошла по расчищенной граблями дорожке и остановилась у могилы пятью рядами дальше, с таким же белым крестом, какой Гренс установил для Анни. Он так часто бывал здесь, почему не замечал его раньше? А теперь возле этого креста его поджидала женщина, чтобы попытаться рассказать свою историю. Этого ни в коем случае не следовало делать, именно потому, что для Гренса это были слова, и не более того.
– Это ее я потеряла.
Только теперь он все увидел – белый деревянный крест с металлическим щитком, на котором только три слова:
Моя маленькая девочка
– За несколько дней до того, как ей исполнилось четыре года.
Комиссар криминальной полиции приблизился, как будто хотел убедиться в том, что там больше ничего не написано.