— Эксперимент... Вы думаете, он имел в виду свое хобби? Многомировую интерпретацию?
— Эвереттику. Он говорил — эвереттику.
— Если он об этом писал статью, то не вижу, почему рецензенты должны были ее отвергнуть. Потому, что в ней не было ничего нового?
— Как же не было? Не знаю... Может, не было. Нет, не может, чтобы не было!
— Вот и я так думаю. Должна была быть какая-то идея. Новая. Идея эксперимента в области многомировой интерпретации. Для этого Олег и прибор свой построил. И в Индию поехал, чтобы эксперимент поставить.
— Вы думаете?
— Разве не очевидно? Олег интересовался физическим Многомирием. И приборостроением. Пери-баба материализовывал предметы и раздаривал «преданным». Вы говорите — фокусы. А Олег наверняка думал, что Пери-баба, один из очень немногих людей на планете, мог действительно... нет, не творить предметы из ничего, это действительно чепуха, а соединять ветви Многомирия. Это называется склейкой — разные ветви в каком-то месте в какое-то время соприкасаются друг с другом, будто склеиваются на мгновение, и тогда предмет из одной реальности может оказаться в другой. В теории склейки всегда случайны. А что, если существуют люди, которые могут по своей воле склеивать реальности?
— Точно! Олежек об этом с Самвелом и спорил! Самвел говорил, что склейки — психологический феномен, что-то там с моментом выбора реальности, а Олежек — что это физика, психология тут вторична, и еще...
— Да?
— Погодите... Дайте вспомнить. Вы думаете, Олежек для этого свой прибор взял? Чтобы измерить, как Пери-баба...
— Примерно. По-моему, так. Но... Вы что-то хотели вспомнить.
— Господин Немиров, давайте больше не будем мучить Веру Владимировну! У вас есть конкретные вопросы по делу?
— Игорь, еще минуту. Я заканчиваю. Вера Владимировна, вы хотели вспомнить...
— Да вспомнила я! Это о психологии. В последний раз, когда Самвел у нас был, они спорили, а когда Самвел ушел, мы с Олежком... неважно... я только хочу сказать, что Олежек был такой задумчивый... Как же он тогда сказал? Да. Типа: хорошо, что законы природы нас оберегают, а то наша психология давно всех убила бы. Я спросила: как психология может убить? Олежек засмеялся, очень даже просто, говорит, ведь существует мировая симметрия, и никакая психология ее нарушить не в состоянии. Мы бы, типа, и секунды не прожили, если бы физика не была первична, а психология — вторична.
— Все, господин Немиров, нам пора уходить, Вера Владимировна устала.
— Ничего, я...
— Мы уходим. Господин Немиров вас больше не побеспокоит.
— Вера Владимировна... Простите меня, я всего лишь делал свою работу и понимаю ваше состояние... Олег ведь тоже делал свою работу, как он ее понимал.
— Господин Немиров!
— Да-да, уходим. До свиданья, Вера Владимировна. Дай вам Бог счастья...
К машине шли молча. Француз демонстративно сел на заднее сидение. Ну и ладно, Катасонову тоже не хотелось сидеть рядом с этим вощенным, показушным интерполовским следователем, делающим, как он сказал, свою работу, не понимая, какую душевную травму наносит человеку. Женщине. Хорошо, нужно им там для отчета опросить всех, кто как-то был связан с людьми, погибшими в ашраме. Воссоздать картину трагедии. Но в душу-то лезть зачем? Может, Немиров решил, что Акчурин взорвал ашрам своим прибором, который только и был способен измерять время? Если Пери-баба действительно мухлевал, вытаскивая золотые статуэтки из рукава, будто какой-нибудь факир, то своей камерой и своим счетчиком Акчурин, конечно, это зарегистрировал бы. Случился бы скандал. А так... Взрыв, все погибли — о Пери-бабе теперь везде пишут, как о святом великомученике. Об Акчурине никто, кстати, не написал, даже коллеги не изволили опубликовать некролог — был человек, и нет человека. Только жена о нем и помнит, только она убивается, и зачем напоминать ей о лучших временах, когда ее любимый был жив и счастлив?