— В отель? — спросил Катасонов, не оборачиваясь.
Немиров зашевелился на заднем сидении, пробормотал что-то.
— Не понял, — сказал Катасонов.
— Да. В отель.
Поехали — медленно, передвигаясь от пробки к пробке, перестраиваясь из ряда в ряд, замирая перед красным сигналом светофора. Немирову казалось, что вся нынешняя Москва — один большой красный сигнал, требующий остановиться, выйти из машины, пойти пешком, и тогда она откроется, покажет свои лучшие качества, которые не видны, если сидеть на заднем сидении автомобиля и видеть одни только так же застрявшие в пробке машины и в отдалении — дома, верхние этажи и небо, в котором Немирову почему-то не хватало грозовых туч, черных, пугающих и желанных. Парило третий день, а гроза так и не собралась.
— У вас самолет завтра в восемь пятнадцать, — напомнил Катасонов. — Я заеду за вами в шесть, иначе не успеем.
— Спасибо, — буркнул Немиров. — Наверно, вам это не очень удобно? Такая рань... Я закажу такси. Или ваше начальство желает убедиться, что я улетел?
Катасонов промолчал.
— Через месяц, — продолжал Немиров, — статус закрытой зоны будет снят, и туда устремятся туристы и всякие... любопытные. Вера Владимировна захочет поехать.
Катасонов пожал плечами, не заботясь о том, видит ли Немиров его жест.
— Скорее всего, у нее не будет достаточно денег для такого путешествия. Евросоюз может помочь с финансированием.
— Спасибо, — саркастически сказал Катасонов. — Не думаю, что это хорошая идея. Кстати, чтобы подъехать прямо к подъезду, надо сделать круг, а на Тверской сейчас пробки.
— Я выйду здесь, — понял намек Немиров. — Спасибо за содействие. Вы мне не очень мешали.
— Всего хорошего, — с облегчением сказал Катасонов.—Теперь вы, конечно, знаете, кто и как взорвал ашрам Пери-бабы.
Он надеялся, что в голосе его прозвучало достаточно сар: казма и упрека и что интонацией он дал понять этому русскому французу, что нельзя, не по-людски заставлять женщину вспоминать то, что ей, по идее, сейчас нужно забыть.
— Да, — прозвучало с заднего сидения. — Теперь знаю.
Катасонов посмотрел в зеркальце, не смог ничего прочесть на постном лице интерполовца и обернулся. Немиров
сидел, забившись в угол, сложил на груди руки и думал, похоже, о чем-то своем. Наверно, даже не расслышал толком слов Катасонова.
— Да-да, я выйду здесь, — быстро сказал он и поднял лежавший рядом на сидении кейс.
Немиров захлопнул за собой дверцу и быстро зашагал в сторону Тверской, не попрощавшись и ни разу не оглянувшись.
В номере было прохладно, а из окон, выходивших на юг, видны были наступавшие на Москву тучи — как армия, собравшаяся взять город штурмом: впереди быстро мчались легкие облачка, сталкивавшиеся друг с другом и превращавшиеся в серые кругляши с опущенными вниз краями, а за ними надвигалась армада, черная, с серыми прожилками.
— Садитесь, — предложил Немиров нежданному гостю. — Вообще-то я собирался принять душ и постоять на балконе. Гроза в Москве — это то, что я хотел увидеть. Нет, скорее почувствовать, если вы понимаете, что я имею в виду.
— Понимаю, — неуверенно произнес Катасонов, усаживаясь в кресло так, чтобы видеть и небо за окнами, и своего визави, с недовольным видом стоявшего посреди комнаты с полотенцем в руке.
— Чему обязан? — сухо спросил Немиров.
— Вы сказали, что знаете, кто взорвал ашрам, — напомнил Катасонов.
Немиров бросил полотенце на кровать, подошел к окну и долго стоял, вглядываясь в черневшее небо.
— Знаю, — сказал он, наконец. — Собственно, я предполагал это еще тогда, когда в Париже докладывал комиссару свой анализ происшедшего. Потому в Москву и послали именно меня, хотя, как вам известно, практической следственной работой я никогда не занимался. Я аналитик.
— Знаю, — кивнул Катасонов. — Потому нас и заинтересовало ваше желание провести беседу с Акчуриной. Почему вы?
— А почему вы? — не оборачиваясь, спросил Немиров. — Играем в открытую? Вы тоже не оперативный работник, почему именно вам поручили опекать меня?
Катасонов промолчал.
— Хорошо, — вздохнул Немиров. — Ваш вопрос первый, мне отвечать. Вы, конечно, знаете, что я двадцать лет работаю в аналитическом отделе Интерпола. Время от времени, примерно раз в два года, вряд ли чаще, меня привлекают к расследованию не в качестве эксперта, а для работы в следственной группе — если, скажем, нужно участвовать в допросе ученого, и преступление, в котором его подозревают, как-то связано с научной деятельностью. Кстати, таких преступлений не так уж мало на самом деле, общественность это не очень интересует, не эффектно: подумаешь, кто-то присвоил результаты чьих-то еще не опубликованных исследований, взял патент, переехал в другую страну... и так далее. Когда погибли люди в ашраме, с самого начала предполагалось, что это теракт. Ни у кого не было опыта в расследовании подобных дел. Первый такой мегатеракт в истории, да... Но уже после сведения в систему информации со спутников стало ясно, что никто на Земле не мог устроить такой взрыв. Когда исключили версию атомной или термоядерной атаки, когда поняли, что это была аннигиляция примерно ста граммов антивещества... В общем, примерно через неделю стало понятно, что никаких идей нет. Просто нет, понимаете?