— Любопытная идея, — пробормотал Катасонов. — Непротиворечивая, да.
— Конечно! Но если существует закон симметрии, то возникает противоречие. Склейки! Какие, к чертям собачьим, могут быть склейки между мирами, если они, эти миры, случайным образом перемешаны, и склейка может с большой вероятностью произойти не с обычной ветвью, а с антимиром? Очки, оказавшиеся у вас на столе, окажутся из антивещества, и... понятно, что произойдет.
— Понятно, — кивнул Катасонов. — А поскольку этого не происходит, то нарушается главнейший физический закон — закон зарядовой симметрии, и тогда вся теория Многомирия летит к чертям, потому что...
— Ну, право! Вы меня провоцируете? Ничего не летит, надо только добавить к закону симметрии другой важнейший физический закон — закон сохранения: склейки могут происходить только в том случае, если ветви относительно друг друга состоят из материи одного вида. Миры могут склеиваться с мирами, антимиры — с антимирами. Именно такой вывод, скорее всего, й сделал Акчурин в своей неопубликованной статье.
— Которую вы не читали, — подхватил Катасонов.
— Не читал, — согласился француз, — но, судя по дальнейшим действиям Акчурина, именно такое предположение он выдвинул и на нем построил решающий эксперимент, доказывающий, что существует не только Многомирие, но и сохранение в нем зарядовой симметрии.
За окном громыхнуло, и Катасонов поднялся, чтобы посмотреть, начался ли уже ливень. Нет, туча, шедшая с востока, закрыла пока полнеба, удивительным образом создав четкую границу между ярким солнечным днем и бесцветным мраком. Солнца видно не было, туча поглотила его, будто крокодил из сказки Чуковского, но синее море неба, хотя и отступило, но все еще сопротивлялось челюстям, и бежавшие впереди тучи светло-серые быстрые облачка показались Катасонову выбитыми у монстра зубами. Странная ассоциация, подумал он, и, обернувшись, обнаружил, что Немиров стоит рядом, чуть позади, и тоже смотрит в небо.
— В общем-то, вы правы, конечно, — сказал Катасонов, повернувшись к окну спиной и с легким удивлением обнаружив, что тень от тучи поделила странным образом надвое и фигуру Немирова: левая его сторона была освещена ярко-голубым отражением небесной выси, а правая выглядела темной, будто француз надел костюм шута, не хватало только бубенцов и островерхой шапки. Тень сдвинулась, впечатление растаяло, и Катасонов продолжил начатую фразу:
— Не хочу больше делать вид, будто не очень хорошо понимаю, что вы мне рассказываете. Будем дорожить временем? Вы действительно разобрались в проблеме.
— Слава Богу, — облегченно выдохнул Немиров. — Мне уже начало казаться, что я говорю в пустоту. Вы допросили Саркисяна?
— Естественно.
— И отправили его в Армению, чтобы я не смог с ним пообщаться? Вам, наверно, известно, что Интерпол посылал запросы на беседы с Акчуриной и Саркисяном, но получил разрешение только на разговор с женщиной.
— Да, я знаю, — не стал отпираться Катасонов.
— Мы могли бы еще вчера...
— Не могли, — отрезал Катасонов. — Видите ли, Рене, нам ничего не было известно о том, как далеко вы продвинулись в расследовании.
— Вы убеждали меня, что я, как садист, допрашиваю женщину, потерявшую любимого человека, — с горькой досадой произнес Немиров. — В то время, как вы, похоже, говорили с ней прежде и с не меньшим пристрастием.
— Нет, — покачал головой Катасонов. — С ней никто не говорил, уверяю вас. Достаточно оказалось Саркисяна.
—То есть, — голос Немирова стал жестким, — вы уже какое-то время знаете причину взрыва в ашраме, но не сделали ровно ничего, чтобы проинформировать...
— Простите, Рене, ваш сарказм не по адресу. Я эксперт. Принимать решения — не мой уровень. Делаю, что приказывают.
— Хорошо, — сказал Немиров после минутного молчания. — Бессмысленный спор, вы правы. Я тоже принимаю решения не сам. Как я понял, вам разрешено поделиться со мной информацией, для начала проверив, насколько далеко я зашел в решении проблемы. Так?