— Вы перед своим уже отчитались, — горько произнес Немиров. —Отослав Саркисяна в Армению, ваше руководство ясно дало понять, что не заинтересовано в полном расследовании.
— Мы хотим сначала сами разобраться, — пояснил Катасонов. — И очень надеемся, что Интерпол на данном этапе не будет настаивать... В конце концов, результат расследования будет...
— Да Бог с ним, с результатом! — воскликнул Немиров. — Ну да, не сработал у Акчурина прибор. И мы не узнаем — почему. Но вы хоть понимаете, что мир изменился? Я уже не об ответственности ученого говорю — это отдельно. И безнадежно, потому что... Господи, не сделает один ученый, пойдет на поводу своей ответственности, так сделает другой, у кого ответственности меньше, а совести вовсе нет. Я о том, что мы живем в Многомирии, и если стал возможен такой опыт по направленному ветвлению, если доказано, что возможны склейки разных ветвей... Дальше — дело техники. Год, два, десять — и кто-то научится пересекать невидимые линии между ветвями Многомирия. Кто-то первым научится вызывать склейки так, чтобы сцеплять миры с антимирами... Все это техника.
— Ну и замечательно, — бодро сказал Катасонов. — Миллиарды миров, с которыми можно связаться. Даже не миллиарды, много больше. Вы представляете перспективы?
— Все это техника... — бормотал Немиров. — И каждый день будешь просыпаться, не зная, в какой ты реальности, и кто еще что-то учудил. Кто сошел с тропинки и раздавил бабочку.
— О чем вы? — Катасонов подошел к окну. В общем, они вроде бы все обсудили. Лишь бы интерполовец не пожелал еще раз встречаться с Акчуриной. Она-то ни при чем. Зачем ей знать, что сотни человек погибли из-за желания ее мужа доказать научную гипотезу? Из-за нелепой ошибки... которой, возможно, и не было вовсе. Может, прибор прекрасно сработал, но какой-то другой закон природы, о котором Акчурин не догадывался, проявил себя?
— Я, пожалуй, пойду, — сказал Катасонов, — а то сейчас польет, до машины не смогу добежать. Единственное, что хочу сказать: когда будете готовить доклад, подумайте о Вере Владимировне. Мы не хотим, чтобы она из пресс-релиза Интерпола узнала о том, что...
— Мир стал другим.
— Ладно, — махнул рукой Катасонов. — Прощайте, Рене.
Дверь за ним захлопнулась с неожиданно гулким стуком — будто крышка гроба.
— Он всего лишь сошел с тропинки... — бормотал Немиров. Ему казалось, что с воздухом что-то произошло, какое-то химическое изменение, настолько незначительное, неуловимое, что лишь слабый голос подсознания говорил ему о перемене. И краски — белая, серая, синяя, оранжевая, на стенах, на мебели, в небе за окном — что с ними случилось? По коже бегали мурашки. Пальцы дрожали. Всеми порами тела Немиров улавливал нечто странное, чужеродное. Будто где-то кто-то свистнул в свисток, который слышат только собаки. И его тело беззвучно откликнулось. Он понимал, что это — нервы. Слишком много эмоций он потратил, разговаривая с Акчуриной, с Катасоновым. За окном — целый мир улиц и людей. Но как отсюда определить, что это за мир теперь, что за люди? Немиров чувствовал, как они движутся там, за стенами, — словно шахматные фигурки, влекомые сухим ветром. Акчурин, — подумал Немиров, — всего лишь сошел с тропинки...
...И сверкнула молния.
МАЙК ГЕЛПРИН
Одна шестьсот двадцать седьмая процента
Рассказ
Прищурив и без того узкие недобрые глаза, Китаец тщательно перетасовал колоду. Завершил тасовку залихватской врезкой и размашистым полукругом двинул колоду по столу Гнилому — подснять. Продемонстрировав фиксатый, траченный кариесом оскал, Гнилой выполнил съём, по-жигански чиркнул спичкой о ноготь, поднёс прикурить Ершу и прикурил сам.
Морщась от смрадного дыма дешёвого босяцкого курева, Китаец раздал. Игра шла уже третий час, и пока ни одному их троих не удалось ни ухватить за горло шалавую девку Фортуну, ни закентоваться с её родным братцем — пижонистым мальчиком Фартом.
— Прошёлся, — Ёрш небрежно бросил в центр стола видавшую виды купюру.
— Дал и я, — поддержал Гнилой, уравняв ставку. — По лобовой хожу, по тузу.
— Кайся, грешник, туз в лобешник, — усмехнулся Китаец. Прикрыв свои карты ладонью, он уколол их взглядом из-под блатного прищура. Побарабанил пальцами по столу, изображая нерешительность, и сказал: — Десять в гору, господа фраера.
Китаец отсчитал десяток купюр из лежащей перед ним стопки и вальяжно бросил их в банк.
— Замерил, — без раздумий уравнял ставку Ёрш.