В-пятых, что логично, постепенно черты главного правителя Руси приобретали все более и более абсолютистский характер. Прежний взгляд на государство как на наследственное владение потомков Рюрика был поколеблен пресечением династии. Пертурбации периода Смутного времени ясности не внесли: идея о том, что государь обретает права на престол в результате определенных соглашений с представителям от разных сословий, успеха не имела. Чисто рациональное отношение к власти (свойственное, скорее, европейскому укладу), восприятие царя всего лишь как чиновника высшего ранга, подотчетного и исполняющего волю общества, — всё это в корне противоречило византийским традициям. В рамках теории третьего Рима государство — от Бога; а значит, и царь, соответственно — Сын Неба, хранитель государственных и божественных истин. А значит, не подчиняется никаким условностям и сам устанавливает правила игры для всех остальных. Через какое-то время царь не без оснований стал именоваться самодержцем.
Переоценивать значение теории третьего Рима, возможно, не стоит: существует мнение, что она не имела широкого хождения в народных массах, а была распространена разве что среди книжников и во власти. Но даже несмотря на это, влияние на развитие страны она все равно оказала. Впрочем, среди простого люда, как известно, пользовался популярностью домострой и вообще патриархальный жизненный уклад. А беспрекословное подчинение отцу семейства есть вариация на тему сильной государственной руки.
Логическим продолжением темы третьего Рима явилась знаменитая формула XIX века «самодержавие — православие — народность». Она удачно и своевременно обосновала укрепление российского самодержавия и территориальную экспансию, поиски выходов к морским портам, оказание помощи братским славянским народам в их борьбе против турецкого владычества. В более простом виде формула выражалась лозунгом «за веру, царя и отечество», имела широкое хождение и была на тот момент, пожалуй, наиболее адекватным выражением основных ценностей.
Дискуссии западников и славянофилов (тоже XIX век) на этом торжественном великодержавном фоне как-то даже, пожалуй, теряются, поскольку были действительно не более чем разговорами, которые никуда не привели.
Где-то посередине, на первый взгляд не очень заметный, затесался и Иван Грозный со своей опричниной. Нет, опричнина не была национальной идеей, но она, как ни печально, подспудно сыграла очень важную роль в дальнейшей истории. Подробнее об этом чуть позже, пока просто запомним и зафиксируем.
После Октябрьской революции 1917 года старые идеи были преданы анафеме: самодержавие уничтожили, православие оказалось опиумом для народа, народность объявили буржуазным пережитком. Но странным образом на замену старым ценностям пришли новые, которые отличались только по форме, но не по сути. Царизм сменился диктатурой партии и правительства. Вместо православия господствующей религией стал коммунизм. А прежний патриотизм стал равен интернационализму, ведь «пролетарий не имеет отечества».
Оказалось, что базовые компоненты теории «Москва — третий Рим» никуда не делись, просто в них, как в сосуды, налили новую жидкость.
Во-первых, страна стала единственным истинным оплотом коммунизма; следовательно, особая роль, вселенская миссия осталась, только поменялся акцент.
Во-вторых, врагов не убавилось, а даже скорей, наоборот.
В-третьих, присоединяя всё больше территорий, СССР постепенно восстанавливал статус империи.
В-четвертых, вакантное место небесного правителя успешно заняли советские вожди.
В-пятых, ждавшее где-то впереди Царствие Небесное вполне конкретно стало именоваться Коммунистическим Обществом и даже кое-кем планировалось к 80-м годам XX века.
Но распад СССР и утеря коммунистического эгрегора снова заставили начать всё с нуля.
Поиски национальной идеи продолжаются.
Сам по себе исторический обзор мало что значит — это не более чем перечисление общеизвестных фактов. Смысл в другом — найти основные закономерности и наметить пути в грядущее. Если это, конечно, возможно.
Собственно, если взглянуть на историю вопроса повнимательнее, то мы с удивлением обнаружим, что все основные компоненты российской национальной идеи мы уже нашли. Просто их надо вычленить из текста и опознать в лицо. Удивительное рядом: самое забавное в том, что за тысячу лет по сути мало что изменилось, формы сосудов всё те же, просто наполняются они разной водичкой. Эти универсальные, интуитивно понятные формы, изначальные мировоззренческие установки можно назвать штампами, шаблонами или архетипами, а можно как-то иначе, но не в этом суть. Из них и сложится в итоге, как домик из кубиков, наша национальная идея.