— Я не спорю, — пробормотал Катасонов.
— По-моему, — сказал Немиров, когда, расплатившись, они вышли на улицу, — с нас... как это правильно сказать? Содрали, да? С нас содрали рублей на двести больше, чем следовало.
— А сколько следовало содрать? — улыбнулся Катасонов.
— Восемьсот сорок. Если я правильно читал меню.
— Давайте вернемся, и я...
— Ради Бога, Игорь! — Немиров ухватил Катасонова за локоть. — Ну что вы, право... Это ваша машина?
— Да. Вы в отель или хотите по Москве погулять?
— В отель. Может, вечером еще выйду. Не знаю.
— Не понимаю я вас, Рене, — пожаловался Катасонов, вырулив в крайний правый ряд. — Первый раз в России, а из отеля ни ногой. Сами русский, неужели вам не интересно...
— Интересно, Игорь. Но... как бы вам объяснить... У меня географическая фобия.
— Какая?
— Нет такой болезни, это я так, пытаюсь... Понимаете, меня совершенно не интересуют города, здания, площади, улицы, люди, толпой бегущие по делам, машины, стоящие в пробках...
— А еще музеи, театры, — подхватил Катасонов, подумав мимолетно, что в последний раз был в театре, когда учился на третьем курсе, что же смотрел... да, «Восемь женщин» в Малом, а в Третьяковку заглядывал с Настенькой, когда ухаживал за ней и хотел выглядеть большим знатоком классики, не помогло...
— Да-да, музеи и театры, как же. Не люблю театр и совсем не понимаю Шекспира, когда он говорит, что весь мир — театр. Глупости. Мир естествен, театр нарочит. Люди не играют самих себя, иначе нормальные отношения были бы невозможны. Любовь, дружба... А музеи в век Интернета — вообще анахронизм. Игорь, я прекрасно знаю, что и в каком порядке расположено в любом зале Пушкинского музея. А если чего-то не запомнил, то всегда могу зайти на сайт и найти то, что нужно. Вы скажете: это не настоящее? Я не так увлекаюсь живописью, чтобы непременно смотреть на подлинного Шишкина, а не на качественную фотографию. И если совсем честно, Игорь: ненавижу толпу. Не люблю, когда меня ведут и показывают. И... Послушайте, что-то я разбрюзжался. Мы приехали?
Машина остановилась перед входом в «Националь».
— Спасибо, — сказал Немиров. — Приму душ и почитаю. Завтра...
— Мы договорились с Акчуриной на одиннадцать.
— Я спущусь в десять тридцать. Нормально?
— Годится.
Немиров захлопнул за собой дверцу, но она сразу открылась опять — Катасонов выглянул и спросил:
— Вы не ответили, Рене. Я о взрыве. Хорошо, не пришельцы. И не террористы. Кто тогда? И как?
Немиров заслонил глаза от яркого августовского солнца, и Катасонову почудилось, что следователь Интерпола сам стал похож на инопланетянина.
— Не знаю, — сказал Немиров. — Честно. И никто не знает.
...Это на четвертый день случилось. Конечно, мы каждый день с Олежкой разговаривали — утром он звонил, вытаскивал меня из сна, я вообще-то сова, а Олежек — жаворонок. Мне в редакцию к одиннадцати, а там, у Олежка, уже время обеда. О чем говорили? Ну, Господи... Я не знаю. «Как ты себя чувствуешь?» Что? Нет, с чего вы взяли, я не болела, это потом... Он просто интересовался. Я говорила: «Все нормально» и спрашивала, как он там, что узнал нового... Хорошо, об этом подробнее... Хотя, что сказать... Это же ашрам, там все строго. Утро начинается с медитации, потом прогулка, беседы с Пери-бабой... нет, что вы, конечно, все вместе... это скорее проповедь, даршан. Пери-баба рассказывал... в первый день, скажем, о том, что человек должен идти по жизни, как гусеница по лезвию, и при этом ощущать полную свободу — типа не то что тебе так трудно, ты жертвуешь и понимаешь, что можешь в любой момент упасть... нет, ты чувствуешь, что это естественно, ты даже не напрягаешься... Но чтобы достичь такого состояния... Что? Да-да... Люди. О людях Олежка тоже рассказывал. Он жил в комнате с американцем. Очень странный человек... был. Господи, что же это, я не могу... Спасибо, я сейчас выпью... Что я говорила? Американец. Дедушка такой, ему было под восемьдесят, и он всю жизнь вкалывал на стройке, говорил, что строил даже знаменитый мост «Золотые ворота», Олежек сказал, что старик, видимо, или уже все забыл, или любит приврать, потому что мост этот... Да, извините. В общем, он, когда на пенсию вышел, решил, что пришла пора подумать о душе, и почему-то увлекся именно индуистской философией... Хорошо, о старичке не надо. Еще? Да, Олежек рассказывал: по утрам он сталкивался в коридоре со странной парой. Европейцы, скорее всего, испанцы. То есть, Олежка думал, что испанцы, потому что они по-испански говорили... а, может, по-португальски... Молодая пара, мужчина все время улыбался, к каждому подходил и что-то быстро-быстро начинал говорить на своем языке, а женщина его звала, не по имени, а как-то... наверно, прозвище... Олежка говорил, что никак не мог понять... какой-то набор звуков. У них был ребенок, маленький, полгода, наверно, он спал у женщины в рюкзачке на груди, Олежка говорит, что спросил, кто это — мальчик или девочка, она ответила, но он не понял, по-английски они совсем не говорили. Что? А это неважно, Пери-баба ведь тоже не по-английски свои даршаны вел, а на каком-то из индийских языков. Урду, кажется. Олежек мне говорил, но я не запомнила. В зале переводили, каждый мог взять наушник типа «блютуз» и настроить на свой язык. Нет, русского не было, английский, французский... какие-то еще индийские, там ведь много... Русские вообще редко появлялись в ашраме, Олежек ни одного нашего не видел... Испанец? Олежек не спрашивал, он не знал испанского... или португальского, но ему почему-то показалось, что этот мужчина какой-то аристократ. Руки, Олежек говорил, у него такие белые и нежные, пальцы в кольцах, и женщина тоже одета очень богато, на шее жемчужное ожерелье... хотя, знаете, я думаю, подделка, ну, я по рассказам Олега... По-моему, никакие это не аристократы были, есть такие люди, которые хотят выглядеть... Не знаю, просто мне так кажется. Олежек мне ее платье описал, я просила... Только мужчина мог подумать, что это шикарно. Простенькое, но с претензией... Нет, они все время ходили с ребенком... не знаю, может, что-то и носили с собой еще, Олежка не говорил, но, думаю — нет. Что? Олежек очень любит технику, любую, особенно если что-то новое, и если бы тот мужчина что-то с собой привез, Олежек точно мне рассказал бы. Про одного индуса он ведь сказал, что... Подробнее? Хорошо. Там большинство было индийцев... Один такой высокий, в национальной одежде, Олежек затруднялся определить его возраст — лицо вроде старое, лет на семьдесят, а выправка военная. Если смотреть со спины, то больше сорока не дашь... Да, очень темный, Олежек даже подумал сначала, что это негр. И у него был... нет, не прибор... Олежек как-то назвал, я мимо ушей пропустила... В общем, он все время то на эту штуку смотрел, то в небо, будто проверял что-то. То ли в небе должно было что-то отразиться, то ли, наоборот, в этой штуке должно было показаться... не знаю, запуталась, я тогда не переспросила, мне это совсем было не интересно. Может, и наладонник, хотя нет, Олежек как-то иначе назвал... Нет, небольшая такая, он же ее в руке держал. Во время даршана? Не знаю. Всех просили выключать мобильные телефоны, это да. Чтобы не мешали, как в театре. А больше ничего такого вроде не было, чтобы запрещали. Олежек? Конечно, у него был мобильный, а как же мы говорили с ним, странно вы спрашиваете... Еще... Знаете, больше я ничего не... Ни о ком Олежек не рассказывал. Хотя... Он говорил, была там группа из Канады, но они какие-то, по его словам, как же он выразился... да, серо-бесцветные, держались вместе, ни с кем в разговоры не вступали, и еще... Олежек говорил, они много жертвовали на ашрам... у входа в храм стояла такая штука... понятия не имею, как она выглядела, Олежек не описывал, я не спросила. Посуда, куда можно было положить деньги или чеки. И канадцы что-то туда опускали — и когда входили в храм, и когда выходили, каждый проходил мимо и опускал, и что-то еще говорил при этом, Олежек не слышал, ему было интересно, но никак не получалось оказаться рядом... Нет, вечерами он не гулял, он не любит гулять один, да и вдвоем тоже не очень, мне его иногда приходилось чуть ли не силой из дома вытаскивать. Знаете, за день так намотаешься, хочется выйти и просто посидеть на скамеечке, чтобы небо над головой и тишина. А Олежек по вечерам в Интернете. Или книгу читает с экрана. Нет, он как раз предпочитал с экрана читать, я, знаете, тоже люблю бумагу, чтобы в кресле под торшером, страницы переворачивать... Ноутбук он с собой взял, конечно. Нет, другого компьютера у него не было, то есть, был когда-то, еще до нашего знакомства, а когда мы... нет, у него уже этот ноут был. У него свой, у меня свой, только у Олежка, конечно, более навороченный. Так что не думаю, чтобы он там по вечерам гулял... на третий вечер, правда, ему устроили аудиенцию у гуру, это немногим позволяли и ненадолго — минут десять. Олежек сказал, интересно поговорили, обещал пересказать, когда вернется. Когда вернется... Господи... Нет, не нужно, я уже... О чем я говорила? Да и времени у него не было гулять, Олежек говорил, что делает какую-то работу, надо, мол, что-то посчитать, и вообще... Господи, он всего три вечера там... Восемнадцатого днем прилетел в Калькутту, сутки на поезде, это вообще был какой-то кошмар, Олежек говорил: вернусь, расскажу, но такого я, говорит, в жизни не видел, сколько на поездах ездил. Господи... Вернусь, говорит...