— Не попасть намъ, видно, сегодня, — замѣтилъ штабсъ-капитанъ.
— Да и завтра тоже врядъ-ли, — сказалъ подполковникъ, — я давки не выношу. У меня пулей два ребра вышибло.
— Какъ вы на эту реабилитацію смотрите, господинъ полковникъ?
— А какъ на потерю времени, — глупую и опасную, и, главное, цѣли своей не достигающую.
— Не думаю, она все-таки имѣетъ свои основанія, — вы знаете, какъ непостижимо разнообразны формы шпіонажа большевиковъ, и какъ ловко они умѣютъ вводить своихъ людей въ ряды противника.
— Такъ-то оно такъ. Но вы можете сказать, напримѣръ, сколько всего добровольческихъ войскъ въ Кіевѣ?
— Нѣтъ. Офицеровъ-корниловцевъ встрѣчалъ много. А войскъ, собственно говоря, — такъ, полу-роту одну всего-на-всего видѣлъ.
— То то и оно. А я и полу-роты этой не замѣтилъ. Видѣлъ кадетъ съ десятокъ, приблизительно — оборванные, голодные. Кромѣ того, и казармы всѣ пустуютъ. Значитъ, войскъ не особенно много.
Если пронюхаютъ объ этомъ большевики, нагрянутъ на Кіевъ.
— Что-жъ дѣлать?
— Времени не тратить, части надо формировать, вооружать ихъ, ученіе производить. Порядокъ и дисциплина прежде всего. А тамъ, если и проскочутъ большевики, это само собой выяснится.
При крѣпко сплоченной массѣ они не такъ ужъ опасны будутъ,
— сказалъ полковникъ.
Около часа дня вышелъ предсѣдатель комиссіи и заявилъ, что сегодня и завтра комиссія работать не будетъ по случаю перевода ея въ другое помѣщеніе.
Всѣ молчали.
— Вы, господа, не сокрушайтесь, — замѣтилъ предсѣдатель,
— комиссія переводится въ большее помѣщеніе, и, кромѣ того, число членовъ ея увеличивается втрое. Дѣло пойдетъ скорѣе.
Всѣ разошлись. Не зная, что дѣлать и куда идти, я тихо побрелъ по улицѣ. Эти дни были какъ разъ днями раскопокъ въ чрезвычайкахъ. Ближайшая находилась въ домѣ Бродскаго. Это былъ двухъ-этажный особнякъ. Къ нему примыкалъ садъ величиной съ полъ-десятины, или около того. Со стороны улицы онъ былъ обнесенъ высокимъ заборомъ. Никакой щелки, чтобы заглянуть, что тамъ дѣлается, я не нашелъ, но вблизи забора, у кустиковъ, лежала оставленная кѣмъ-то лѣстница. Я подставилъ ее и влѣзъ. Съ моего мѣста очень хорошо былъ видѣнъ весь садъ и задняя часть дома. Садъ, въ сущности, состоялъ изъ нѣсколькихъ большихъ тополей посерединѣ и какихъ-то кустарниковъ по краямъ у забора. Въ самомъ центрѣ, подъ деревьями, было нѣсколько свѣже-отрытыхъ ямъ. Около одной изъ нихъ толпилось человѣкъ пять. Они разглядывали вырытый трупъ. Немного подальше — какихъ-то двое людей измѣряли ямы рулеткой. Былъ и фотографъ, щелкавшій все время аппаратомъ.
Здѣсь помѣщалась одна изъ самыхъ извѣстныхъ «чрезвычаекъ». Тутъ не только содержали заключенныхъ, но, какъ говорили въ народѣ, пытали и казнили ихъ.
За густымъ кустомъ сирени слышались голоса. Кто разговаривалъ — я не могъ видѣть.
— У этого студента кожа въ такомъ состояніи, что дѣйствительно можно подумать — не пытали ли его еще при жизни кипяткомъ.
— А почему у него ногтей нѣтъ?
— Почему?.. Вѣроятно, потому, что ихъ вырвали.
— Просто, не вѣрится.
— А вчерашніе трупы на вскрытіи показали, что люди были зарыты живыми.
— Тѣ, кто живутъ по-близости, говорятъ, что они часто слышали ночью нечеловѣческіе крики, — сказалъ третій голосъ.
— И я слышалъ объ этомъ, — отозвался второй, — мужъ съ женой, что живутъ напротивъ, разсказывали, что они слышали вопли даже сквозь закрытыя окна; чтобы не слышать, они въ подушки зарывались... Я видѣлъ еще и другую чрезвычайку, что помѣщалась въ гаражѣ. Вошелъ — и сейчасъ-же бѣжать хотѣлъ:
стѣны и полъ пальца на два обросли чѣмъ-то темнымъ и вонючимъ. Оказалось, — кровь и мозги: въ гаражѣ казнили. Здѣсь истязателемъ былъ какой-то молодой еврей, у котораго петлюровцы убили брата, а тамъ обязанности палача исполнялъ русскій «простой» человѣкъ. Когда онъ шелъ на работу, то болотные сапоги надѣвалъ и кожанную куртку, чтобы не запачкать костюма.
— Чистоплотный джентльмэнъ, — замѣтилъ кто-то.
Я слѣзъ съ забора и пошелъ дальше. Остановившись передъ самымъ домомъ, я задумался — войти или нѣтъ? Эти дни чрезвычайки были открыты для жителей, которые искали тѣла своихъ близкихъ. Въ этотъ моментъ изъ дверей вышла старшая сестра хозяина съ дамой въ черномъ платьѣ.