«Машингевером» же вооружился Марио. Перекинул через плечо ремень, холщовую ленту, набитую патронами. Ещё одну повесил на шею — так, чтобы заострённые кончики пуль не кололи кожу. Деревянный приклад зажат под мышкой, правая рука сжимает пистолетную рукоятку, торчащую снизу нелепо-массивной затворной коробки, а левая мёртвой хваткой вцепилась в одну из сошек. А здоров этот макаронник — германская дура весит никак не меньше полутора пудов, свитая снаряженную ленту и воду в кожухе, а он ведь ещё и собрался стрелять из неё вот так, с рук, без всякого упора...
— Собаки! — крикнул Марк и отшатнулся к стенке. «Люгер» так и ходил в его пальцах. — Две, может три, бегут сюда!
Давыдов изготовился встретить новую угрозу, но прозевал — собаки чёрными, с рыжими подпалинами молниями выметнулись из-за поворота, нырнули под очереди «Астры» и MG — и покатились по полу, скуля от внезапно придавившего их страха.
- Бац!
- Бац!
Громкий, жалобный, быстро затихший скулёж. Марк опустил руку с "люгером" — ствол его курился дымком.
— Жаль собак… — виновато прошептал он. — Собаки-то в чём виноваты?..
— Ты их пожалей, когда они тебе в глотку вцепятся! — злобно прошипел Марио. Видел я однажды, как такие вот зверюги разорвали человека — им на это и минуты не понадобилось, а уж сколько было кровищи…
… А ведь собаки в той игре тоже были, припомнил Яша. Вот такие же, доберманы — они бросались из-за каждого угла, и десятками гибли под пулями. Помнится, ему тогда стало неприятно — к собакам Яша относился хорошо, не то, что к людям, тем более, вооружённым до зубов и злобным, куда там самому злобному псу!
Помнится, в той игре дело происходило не в каменных тоннелях, а в коридорах со стенами из клёпаного металла, где чуть ли не на каждом шагу попадались жуткие монстры, собаки, аптечки удивительного мгновенного действия и заначки в виде боеприпасов к самому разнообразному оружию. Ничего из этого — кроме доберманов и охранников в чёрной, расшитой серебряными свастиками униформы, тут не было.
…Бензопилу мне, бензопилу! А то я так не играю…
Марио дёрнул плечом. Брезентовый ремень сполз, и машингевер с лязгом обрушился на камень.
— Всё… — обессиленно прохрипел он. — Обе ленты, без остатка. Ну и тяжёлый же, рezzo di merda![2]
Я наклонился и постучал согнутым пальцем по кожуху водяного охлаждения. Так и есть — звук гулкий, из патрубка слева, куда присоединяется водяной шланг, курится горячий парок. Ясно — пусто, всё содержимое выкипело до капли. И как это Марио не расплавил ствол, когда в предыдущем зале поливал очередями от бедра, выкашивая набежавшую толпу охранников и ещё каких-то людей в чёрных и белых балахонах, размахивающих разномастными пистолетами и револьверами?
Потом мы пробирались к противоположной стене, выискивая, куда поставить ногу — гранитные плиты были сплошь завалены трупами и залиты лужами крови. Татьяна бледнела на глазах, и когда мы преодолели, наконец, жуткие завалы — её долго, мучительно рвало желчью. Страшная всё-таки штука — пулемёт вот так, в упор…
— Зато дальше, надо полагать, пойдём без помех. — сказал я. — не рота же у них тут…
По моим подсчётам, мы уже положили не меньше трёх десятков черномундирников — не считая носителей балахонов. На двух или трёх я разглядел нашитые красные тевтонские кресты и солярные знаки в виде восьмиконечных свастик.
— Я прикинул, мы сейчас должны быть на третьем этаже. — сообщил Марк. — Выше только башня, туда-то нам и нужно… я полагаю.
Я вопросительно глянул на Татьяну. Она вытерла рот платком и стала открывать несессер с «искалками». Пальцы у неё дрожали, она никак не могла справиться с застёжкой.
— Будем проверять каждый поворот. — объявил я, как только вожделенные прутики появились на свет. — Тань, как только услышишь хотя бы слабый отклик — говори, свернём.
Она мотнула головой и прикрыла глаза. «искалки» в её руках еле заметно подрагивали.
— Не получится. — вынесла она вердикт примерно через минуту. — Тут повсюду такой мощный фон… если окажусь в одной комнате с той самой книгой, тогда, может, и почувствую, а сейчас — извини…
— Ладно, будем решать проблемы по мере их возникновения. — я ткнул стволом «Астры» в конец коридора. — Кажется, там мы ещё не были?
Марио, а за ним и Марк, помотали головами.
— Лестница, ведущая вверх, в донжон, должна быть где-то тут, поблизости, поэтому проверяем каждую дверь. Марио — замыкаешь, Татьяна, спрячь пока свои игрушки, сломаешь ещё… Марк, прислушивайся возле каждого поворота — короче, всё, как обычно. Готовы? Тогда, вперёд!
Всего их было семеро — совсем молодые ребята, самому младшему на глаз едва исполнилось шестнадцать, старший вряд ли успел отпраздновать двадцатилетие. Они сбились у дальней стены узкой, уставленной железными койками комнаты — нечто вроде дортуара, в каких жили студенты германских университетов, прикинул я. На каждом балахон, белый, без каких-либо символов. В руках у некоторых поблёскивают лезвия ножей.
— Фамилары? — шепнул Марк.
— Нет, блин, папы Карлы… — огрызнулся я. — Сам, что ли не видишь?
— Какие ещё карлы?
— Который вырезал из полена Бура… Пиноккио. Неужели не читал эту сказку?
…вот чёрт, неужели Алексей Толстой её ещё не написал?..[3]
— Так его звали Антонио, а прозвище — Мастер Вишня! И вообще, тогда уж, скорее, Арлекины. Только вот — почему их семеро? Один погиб, должно же быть восемь!
— Главное, что не девять. — ответил я, не спуская взгляда с жмущихся в кучку фамиларов. — Если я что-нибудь понимаю в колбасных обрезках и вообще, в оккультизме, то для ритуального жертвоприношения, который задумал Либенфельс, нужно именно такое количество — не больше, и не меньше. Потому они, скорее всего, и живы до сих пор.
— Давайте, я с ними поговорю? — предложила Татьяна.
— Это ещё зачем?
— Ну, надо же объяснить, что их ждало на самом деле! Пусть выбираются из замка и расходятся по домам, пока этот гад Либенфельс не устроил ещё какую-нибудь мерзость!
Не выйдет у тебя ничего. — сказал Марк. — Тот, в Иерусалиме — помнишь, как ему качественно промыли мозги? А эти, к тому же, в се вместе, друг за друга держатся.
— Да, Тань, сагитировать эту компашку не получится, уж извини. К тому же, по-немецки ты говоришь неважно, но думаю, и у Марка ничего не выйдет.
Один из фамиларов, тот, что стоял впереди, вдруг коротко взмахнул рукой. Кинжал рыбкой блеснул в воздухе, едва не задев Татьяну, и со звоном отскочил от стены.
— Ах, ты ж, гадёныш!..
Марк едва успел подбить ствол «Астры» вверх, иначе бы я полоснул очередью прямо по белобалахонной кучке. Грохот, визг пуль, один из фамиларов громко ойкнул и схватился за щёку — то ли каменный осколок от стены, то ли задело рикошетом.
— Не стреляй, Лёша! — отчаянно закричала Татьяна. — Ты прав, пусть их! Не хотят — не надо, пойдём отсюда, только, умоляю, не стреляй больше!