В 2 часа дня 24 октября советские танки появились на улице Академии перед штаб-квартирой Центрального Комитета. Из танковых люков вылезли два высоких кремлевских гостя — Михаил Суслов и Анастас Микоян. Один — твердолобый сталинист, другой — сторонник десталинизации отражали своей противоречивой парой противоречия среди советских вождей. Оба находились в венгерской столице несколько дней, вникая в ситуацию, участвуя в заседаниях политбюро и правительства, и, будучи прагматиками, все больше склонялись на сторону Имре Надя и его примиренческого реформистского курса. В эти же дни Имре Надь получил одобряющие телеграммы от Гомулки из Варшавы и от Тито из Белграда. Но главный подарок пришел от кремлевских вождей. 30 октября Суслов и Микоян возвратились из Москвы, куда ездили доложить о положении в Венгрии, и привезли в Будапешт Декларацию советского правительства о равенстве и невмешательстве в отношениях между социалистическими странами. На следующий день Имре Надь объявил по радио о начале эвакуации советских войск из Венгрии. Это было полным поражением Андропова, которое продлилось, однако, всего несколько часов.
Уже к вечеру 1 ноября стали поступать первые сообщения о переходе советскими войсками венгерской границы и их движении в глубь страны: танки, грузовики с солдатами и амуницией, бронированные автомобили, артиллерия — все во много раз больше, чем выведено накануне. Рано утром Имре Надь вызвал к себе Андропова и потребовал объяснений: что происходит? Почему советское правительство нарушает собственную декларацию?
А происходило вот что.
Пока Суслов и Микоян разъезжали в танках по Будапешту — по утрам к ЦК либо к парламенту, а ночью возвращаясь в расположение советских войск около аэродрома, — в Москву непрерывным потоком шли депеши от Андропова. Одна тревожнее другой. Об анархии и безвластии, о зверствах черни, об охоте на бывших агентов секретной полиции и массовых случаях линчевания на улицах, об осквернении памятников советским солдатам, об освобождении из тюрем уголовников и возвращении в страну венгерских фашистов — хортистов, о кровавой бане на площади Республики, где погибли совсем еще молоденькие, только что призванные в армию новобранцы и старые партийцы, среди них, действительно, честнейший Имре Мезо, партийный секретарь Будапешта, сторонник Имре Надя, ветеран гражданской войны в Испании и прославленный участник французского Сопротивления. В отсутствие Микояна и Суслова, когда те возвратились в Будапешт с московской Декларацией о равенстве и невмешательстве, Политбюро на основании информации, полученной от Андропова, приняло единодушное решение с помощью военной силы подавить Венгерскую революцию — в Москве ее, естественно, называли "контрреволюцией".
Конечно, было бы неверно приписывать тогдашнее вторжение советских войск в Венгрию исключительно секретным усилиям Андропова. Здесь, несомненно, действовали разные факторы. Вероятно, если б вместо Микояна и Суслова в Будапешт прилетел сам Хрущев (как он прилетал за несколько дней до этого в Варшаву) и лично пообещал Имре Надю не вмешиваться, его слово оказалось бы более весомым, чем обещание Суслова и Микояна, его труднее было бы нарушить. Но все равно и на Хрущева со всех сторон оказывали давление: военные, которые рассматривали Венгрию как западный плацдарм советской империи с наземными и воздушными базами и боялись ее потерять; сатрапы из других восточноевропейских стран, среди которых началась в связи с венгерскими и польскими событиями настоящая паника, и тон антивенгерских статей в бухарестской "Скынтейя" или восточноберлинской "Нойес Дойчланд" был намного резче, чем в "Правде"; наконец, кремлевские сталинисты во главе с Молотовым и Кагановичем, которые требовали возвращения к прежним методам управления империей, и Венгрия была их главным козырем в борьбе против Хрущева: вот, мол, к чему привел его курс на либерализацию. Секретная информация, которая поступала из здания на улице Байза в Будапеште в Кремль в Москве, снабжала необходимыми аргументами московских военных и кремлевских ортодоксов, а опосредованно — и восточноевропейских вождей с их страхом перед цепной реакцией, которая неизбежно должна была последовать вслед за венгерскими событиями, если их вовремя не пресечь. Естественно, Андропову была хорошо известна дислокация кремлевских сил, и молодой карьерист апеллировал своими доносами именно к антихрущевской группе Молотова и Кагановича, а не к Хрущеву, который всего три года назад отправил его в венгерскую ссылку. Для Хрущева же венгерский вопрос был вопросом политической жизни и смерти, политического выживания: согласившись с доводами Андропова и стоявшей за ним неосталинской группировки, он тем самым перенес решающее сражение за власть на год вперед, когда окреп достаточно, чтобы одолеть врагов и изгнать их из Политбюро.