Когда мы возвращались к Сен-Жермену, я заметил Аннетт, подстерегавшую меня неподалеку от подъезда. Никто другой не узнал бы ее, так искусно она переоделась. Не сомневаясь, что она увидела меня, я, уже переступая порог, уронил записку и доверился судьбе.
Невозможно передать, какие муки пережил я в ожидании начала операции. Я боялся, что, несмотря на принятые мной меры, полиция опоздает. А разве мог я один задержать Сен-Жермена и его сообщников? Нечего и пытаться. И потом, кто поручится, что я не буду осужден вместе с остальными, если преступление состоится. Я слышал, полиция часто отказывалась от своих агентов, а в других случаях не могла помешать тому, чтобы их судили наравне с прочими преступниками.
Я был во власти этих мучительных сомнений, когда Сен-Жермен поручил мне сопровождать Дебена; его кабриолет, в котором предполагалось увезти мешки с золотом и серебром, стоял на углу улицы. Когда мы вышли, я снова увидел Аннетт, которая сделала мне знак, что выполнила мое поручение. В это время Дебен спросил меня о месте встречи. Не знаю уж, какой добрый гений надоумил меня, но я решил спасти беднягу. Он казался неплохим человеком, и я чувствовал, что не склонность к преступлению, а скорее нужда и коварные советы толкнули его на сей гибельный путь. Поэтому я дал ему неправильный адрес, а сам присоединился к Сен-Жермену и Будену. Я сказал им, что Дебен будет ждать на углу улицы Фобур-Пуасоньер и подъедет по условному сигналу. Если поставить кабриолет ближе к дому, это может возбудить подозрения, объяснил я, и моя предосторожность была одобрена.
И вот пробило одиннадцать. Мы выпили по рюмочке и направились к дому банкира. Сен-Жермен и его сообщник не вынимали изо рта трубок, и их спокойствие ужасало меня. Наконец мы доходим до столба, который должен служить нам лестницей, и тут Сен-Жермен просит меня дать мои пистолеты. В этот момент я подумал, что он раскусил меня и решил прикончить, но пистолеты отдал. Он осматривает их, меняет капсюли, пистоны и возвращает, потом карабкается вверх по столбу, Буден за ним, и оба, не вынимая трубок изо рта, спрыгивают в сад. Теперь мой черед. Но когда я, дрожа, залезаю на стену, все прежние страхи снова охватывают меня: успела ли полиция устроить засаду? не опередили ли ее бандиты?
Между тем Сен-Жермен, видя, что я все еще сижу верхом на гребне стены и медлю, теряет терпение и кричит: "Да прыгай же!" В тот же миг со всех сторон к нему кидаются какие-то люди. Он и Буден яростно сопротивляются. Раздаются выстрелы, свистят пули, и после короткой схватки грабители задержаны. Оба они и несколько полицейских были ранены во время этой операции. Я же, присутствовавший при сем в качестве зрителя, не получил ни царапины, но чтобы выдержать свою роль до конца, свалился как подкошенный на поле боя и притворился убитым. Меня чем-то накрыли и в таком виде принесли в комнату, где находились Буден и Сен-Жермен. Последний был, кажется, глубоко огорчен моей смертью, даже плакал, и пришлось силой оттаскивать его от меня, то бишь моего трупа…
Не помню, чтобы какое-либо событие моей жизни доставило мне такую радость, как арест этих негодяев. Я радовался тому, что избавил общество от двух чудовищ, и был счастлив сознавать, что сумел спасти извозчика Де-бена. И все-таки, несмотря на это, я не переставал клясть судьбу, снова и снова ставившую меня перед выбором: либо самому взойти на эшафот, либо отправить туда других.
Примерно в то время, когда я помог задержать скупщика краденых вещей, в Париже появилась шайка грабителей, орудовавшая преимущественно в Сен-Жерменском предместье. Ее главарем был Гевив-Константен (или Ан-тен). В прошлом учитель фехтования, затем наемный убийца и сутенер, наконец профессиональный вор, Антен вел самую порочную и беспорядочную жизнь. Говорили, он на все способен, и хотя не был уличен в убийстве, никто не сомневался, что при случае он не задумываясь прольет кровь. Труп его любовницы нашли на Елисейских полях, и полиция сильно подозревала, что это его рук дело. Как бы то ни было, Гевив отличался предприимчивостью, редкой отвагой и совершенно исключительной наглостью.