— Что ты со мной делаешь ведьма, — он провел рукой по затылку и тряхнул головой, как будто стараясь избавиться от наваждения, а потом добавил, — садись в машину.
— Не могу, я сказала маме, что на пять минут только выйду…
Горин вздохнул и провел указательным пальцем по ее шее, тут же покрывшейся мурашками:
— Детский сад. Вот и связывайся после этого с девятнадцатилетними….
— Никто не заставляет, — надула губы Маша и отвернулась.
— Ну, вот, теперь обиделась. Говорю же детский сад, — рассмеялся Горин, — веселье мне под старость лет.
— Тридцать семь — это разве старость? Тогда, Александр Николаевич, вам уже спать пора, время-то позднее, а здоровье у вас наверняка уже не то… В вашем-то почтенном возрасте, — голосом, полным сарказма парировала она.
— Я тебе сейчас покажу мое здоровье, язва. Вчера таким цветочком прикинулась, а сегодня уже оскорбляешь мои седины, — оскалился он и впился губами в ложбинку на ее шее.
Через пятнадцать минут Галина Ивановна услышала, как скрипнула входная дверь и облегченно вздохнула: пришла, значит.
А Маша, закрывшаяся в своей комнате, в это время просто сходила с ума от счастья.
Она, наконец, призналась себе, что по уши влюблена в Горина и от этого открытия пребывала в настоящей эйфории.
Он обещал, что завтра они снова увидятся и поэтому ее мечты о будущем сократились до одного дня, ведь влюбленные, по обыкновению, живут от одной до другой встречи, не видя ничего вокруг.
— Ну завтра я точно не упаду в грязь лицом, — решила она и принялась подбирать наряд для свидания.
Маша совершенно не думала о его деньгах, авторитете или возрасте: было только восхищение и еще что-то невероятное, смущающее и тянущее низ живота при каждом его поцелуе и прикосновении. Да будь он даже простым дворником, ситуация вряд ли изменилась бы, потому что инстинкты, впервые завладевшие ею, ослепляли и заставляли, как первобытную самку, практически идти на запах.
Сейчас она не сомневалась: что бы не случилось — именно он станет ее первым мужчиной.
Конечно, Маша немного пугалась быстрого развития событий и в глубине души опасалась, что Горин может просто воспользоваться ее чувством и наивностью, но чем больше она влюблялась, тем тише был голос разума, в конце концов практически полностью заглушенный бешенным стуком обезумевшего сердца.
Вся следующая неделя прошла для Марии Казанцевой как один прекрасный сон. Каждый день был наполнен сообщениями, звонками и, наконец встречами с Сашей, как теперь она его называла.
Он действительно много работал и часто приезжал, когда за окном было уже совсем темно, но она готова была бежать к нему по первому зову, потому что чувствовала в этом просто невероятную потребность.
Он был умен, невероятно харизматичен и обаятелен, поэтому она смотрела на него, как на идеального во всех отношениях мужчину.
Кафе и ночные прогулки по набережной летнего теплого города — они проводили время как обычная, ничем не отличающаяся от остальных пара, с той только разницей, что страсть между ними росла с каждым днем.
В одну из ночей, целуя ее, распластанную на заднем сидении наглухо тонированной машины, Горин прорычал:
— Или мы едем ко мне, или я не сдержусь и отымею тебя некрасиво, но очень сильно прямо здесь.
Затуманенный разум Маши вдруг нарисовал яркую картинку того, что должно произойти позже, и она вдруг испугалась.
— Саш, мне домой пора…
— Машенька, ты ежевечерним петтингом добиваешься того, что я не выдержу и тебя изнасилую, — прохрипел он, кусая ее за и без того чувствительный от прикосновений набухший розовый сосок.
— Как-то слишком быстро все, я боюсь…
Он всосал нежную кожу чуть выше груди и оставив большой засос, наконец отстранился и вздохнул:
— Я уезжаю завтра.
В этот миг как обухом ударенная по голове, Маша забыла обо всем на свете: и о том, что мама будет в шоке от количества засосов на открытых участках ее тела и о том, что на часах уже третий час ночи. В голове пульсировала только одна мысль: он уезжает.
Действительно, ведь она часто думала, что будет, когда его дела в городе закончатся… За эту короткую неделю Александр Горин стал центром ее маленькой вселенной, и все мысли, надежды и чаяния теперь крутились только вокруг него.
Она представила, какой пустой будет жизнь без него, и по щеке покатилась одинокая слеза.
— На совсем?
— Нет, но когда приеду снова — не знаю.
Может это и к лучшему, что между ними не успело произойти ничего по-настоящему серьезного?