— Поклянись, что никто до меня…
Маша, не в силах сдержать первобытных стонов наслаждения, прошептала:
— Никто. Только ты.
Казалось, что Горина только заводила ее неопытность и он совсем потеряв контроль, поднял ее за бедра и бросил на кровать:
— Ведьма, красивая, — рычал он, снимая белоснежную рубашку и расстегивая ремень на брюках.
На мгновение лишенная его рук, Маша немного опомнилась, но столкнувшись с его потемневшим взглядом, поняла, что пути назад нет.
Тем временем Горин, без одежды казавшийся ей еще больше и массивнее провел пальцами у нее между ног и одобрительно хмыкнул:
— Моя девочка, вся мокрая.
Она залилась краской и сделала неловкую попытку свести бедра, но его строгий взгляд заставил Машу замереть:
— Запомни, все, что будет происходить между нами двумя без одежды — не стыдно. А происходить будет самое разное, — он лизнул ее живот и опустился ниже, проникнув пальцем туда, где она даже сама боялась себя трогать.
Чуть выше пальцев к самому чувствительному месту присоединился язык, и она закричала, не силах сдерживаться.
Это было невероятное состояние. С каждым его движением, ей, покрытой мурашками и испариной, хотелось стонать и извиваться, быть насаженной на пальцы и язык, мучающие и доставляющие такие сильные и противоречивые ощущения. Уже через несколько умелых движений Горин довел ее до пика и Маша, приближающаяся к взрыву, закричала его имя, содрогающаяся от своего первого оргазма.
Он поднялся над ней и снова впился в ее губы, отдавая какой-то странный, но приятный привкус.
— Вкусная, горячая моя, — прошептал он и одним движением поднял ее руки, удерживая их за тонкие запястья.
Маша, все еще пребывая в эйфории, даже не сразу поняла, что оказалась плотно прижатой и зафиксированной на кровати, когда Горин одним медленным, но уверенным движением стал сходить в нее.
Приятные ощущения и истома пропали мгновенно, и теперь ее раздирала такая дикая боль, как будто между ног входил огромный кол.
Она всхлипнула, и подняв на него глаза полные слез, попыталась отстраниться, но не смогла.
Он мертвой хваткой сжимал ее запястья, поднятые над головой, и продолжал медленную пытку. Между ног как будто была открытая рана, раздираемая с каждым его движением еще больше.
Отвернув голову, она издала болезненный стон, но голубые глаза Горина смотрели прямо на нее:
— Повернись. Я хочу, чтобы ты смотрела и запомнила каждую секунду. Только я. Никого больше.
Он двигался медленно, но максимально глубоко, каждым своим движением доставляя нестерпимую боль, и Маша стонала и плакала, не понимая, как невероятно приятные ощущения могли смениться на такие ужасные.
Через какое-то время Горин ускорился, заставляя ее кричать еще громче, и практически доводя до хрипа, а потом собирая ее слезы поцелуями замер и она почувствовала что-то горячее глубоко в себе, догадавшись, что это его семя.
— Прости, моя маленькая, — прошептал он и зарылся носом в ее волосы, так и оставшись внутри.
Когда он наконец, вышел из нее, доставляя не менее болезненные ощущения, чем при входе, Маша отвернулась на бок и обессилено закрыв глаза спросила скорее саму себя, чем его:
— Почему было так больно?
— Потому что ты слишком узкая, а я слишком… в общем больше, чем тебе было нужно, — он поднялся и взгляду Маши открылась жуткая картина: весь его пах и внушительный член были в крови, металлический запах которой тут же заполнил комнату. От вида собственной потерянной девственности она болезненно поморщилась и стыдливо закрыла лицо руками.
— Получается, ты мне не подходишь?
— Только я тебе и подхожу. В следующий раз будет легче, — отрезал он и вышел в ванную, оставив ее с горящим от боли пахом и полными страха глазами.
Она с трудом выдержала первый, а он уже говорит о втором разе? Это уму непостижимо! Только бы не сегодня! Может сбежать, пока он в ванной?
Однако вопреки собственным страхам и слезам, вновь выступившим из глаз, Маша обессиленная и разбитая, почти сразу уснула крепким сном и открыла глаза только в десятом часу утра на следующий день.
Оглядевшись, на комнату, залитую солнечным светом, она медленно села, поморщившись, убрала одеяло и ужаснулась тому, во что превратилось дорогое постельное белье, испорченное темно-коричневыми пятнами высохшей крови.
Саши нигде не было, поэтому она сняла следы вчерашней ночи с кровати и выпив лежащее на тумбочке обезболивающее медленно, стараясь не делать лишних движений отправилась в душ.