Горину, любящему получать удовольствие от инициативных опытных девушек, вдруг снесло крышу от того, что он принуждал Машу. Как оказалось, это отдельный вид кайфа быть хозяином положения и полным доминантом в паре.
Он хотел знать, где она, чем занимается, требовал подчинения и даже от наказания за то, что она плохо ела, получил в итоге удовольствие, заставив ее ежедневно готовить ужин, превратившийся в ритуал.
Разумеется, были и минусы в том, что он лишил Казанцеву свободы, потому что в постели она стала совсем робкой, как будто отмотав время в начало, когда была девственницей. Но у Горина, наоборот, аппетиты росли в геометрической прогрессии, поэтому он как безумный набрасывался на нее почти с порога и раскладывал, мял и имел в самых разных позах и по нескольку раз за ночь. Когда под усиленными ласками Машина броня, наконец, спадала, и она, распаленная, тряслась в оргазме или стонала, всхлипывая и закусив до крови губу, Александр Николаевич вообще терял голову и брал ее так, что она кричала до срыва голоса. Губернатор же совсем дичал от этого, рыча ей на ухо "терпи", крепко удерживал и доводил до бессознательного состояния.
После таких марафонов Горин не звонил ей до полудня, потому что знал, что его студентка точно проспит добрую половину дня, а потом будет с трудом ходить, морщась при каждом резком движении.
Как-то раз Маша пожаловалась, на дискомфорт, связанный с несоответствием размеров и комплекций, на что взбешенный Горин заявил, что каждый раз когда ей больно, она должна вспоминать, от чего и прокручивать в голове множественные оргазмы, которыми отзывается ее тело.
— И вообще советую уяснить, что я лучше сломаю тебе шею, чем отпущу когда-нибудь, поэтому смирись, что у тебя никогда не будет других мужчин, а значит, забудь вообще слова о каком-то несоответствии.
Конечно, Горин, не любивший зависеть о кого-либо, надеялся, что скоро его отпустит и девчонка перестанет занимать его мысли, но с каждым днем эта надежда таяла все больше. После первого расставания он по-настоящему хотел ее убить, получив неожиданную разрядку в жестком сексе, и был так удивлен собственной реакции, что тут же пришел к выводу, что девушка слишком хорошо ему подходит, чтобы отпускать ее.
Удовлетворение с ней было каким-то ненастоящим, потому что сразу после окончания хотелось снова кусать, терзать и трахать так, чтобы выбить все крамольные мысли из ее непослушной головы.
Сейчас, застав Машу зареванной он нисколько не удивился, ведь было очевидно, что мать и тетка девушки наверняка закатили скандал. Тем лучше. Теперь у нее еще меньше поводов для того, чтобы пытаться уйти. Ему это только на руку.
Оставалось только развестись и заделать ей ребенка, чтобы окончательно привязать и лишить самостоятельности. Нет, Горин, разумеется, допускал, что Казанцева захочет самореализоваться и работать, но все это после того, как он от нее устанет. Что маловероятно.
Маша поставила перед ним ужин, и Горин с наслаждением отправил в рот сочный кусок говядины, раздумывая о том, как ему с ней хорошо.
— Таблетки пьешь еще?
— Какие? — удивилась Маша, погруженная в свои мысли.
Александр Николаевич раздраженно глянул на нее, задаваясь вопросом: не поняла или прикидывается?
— Противозачаточные.
— Пью, — зеленые глаза растерянно уставились на губернатора, заставляя его пах напрячься.
— С сегодняшнего дня прекращаешь, — тон был жестким и беспрекословным.
— Почему?
— Сына мне родишь.
В глазах девчонки появился уже полузабытый испуг, который заводил похлеще голого тела. Горину хотелось большими глотками пить ее покорность и послушание, поэтому, когда Маша резко поднялась и ответила не то, что он хотел услышать, губернатор впервые за день взбесился:
— Я не хочу детей.
— От меня не хочешь?
— Совсем.
— Я твоего мнения не спрашивал, — прикрикнул Горин.
— У тебя жена есть для продолжения рода, хотя она мне сегодня сказала, что между вами все кончено…
— Что? Лена здесь была? — глаза Горина загорелись бешенством и он, резко выйдя из-за стола направился в ванную, где порывшись в аптечке, нашел таблетки и сунул их в карман, после чего закрыл Машу в квартире, забрав ключи и направился в дом, где они сейчас жили с женой вместе.
В Александре Николаевиче клокотал гнев и желание наказать зарвавшуюся и почти бывшую супругу. Он и раньше держал ее в узде, но теперь с появлением Маши, в принципе стал жестче, поэтому впервые в жизни хотел припечатать ей хорошую мужскую пощечину.